— Разве у латышей нет ни единого поэта? — поинтересовалась Юлишка.
Марис знал только одного — Райниса и то лишь одно его стихотворение — «Единственная звезда» («Знай: самая высокая идея…») В приходской школе Атис Сизелен заставлял Мариса зубрить его наизусть, чтобы воспитать у мальчика силу воли. Он мог бы это стихотворение Юлишке продекламировать, но как-нибудь в другой раз…
— Вот видите, какие мы разные, — смеется Марис. — Но прекрасно ладим и понимаем друг друга. Это и есть контрапункт.
— А как поженятся, получается фуга? — любопытничает Юлишка.
— Нет. Всего лишь двухголосная инвенция. Для фуги требуются по меньшей мере четверо.
— Жаль… Так скоро их у нас не будет…
Простодушие в соединении с находчивостью все больше восхищали в ней Мариса. (Эта девушка для меня как манна небесная. Какое ослепительное прямодушие!)
В тот день он начисто запамятовал о музыке. Забыл советы профессора, забыл предостережения отца… Условился о новой встрече, на завтра и послезавтра и на третий день… «Неужели один раз в жизни я не имею права нарушить привычный ритуал: три часа утром и три часа после обеда за инструментом?» Марис чувствовал, что влюбился — по-настоящему, по уши, вот наконец-то. Юлишка не была испорченной — нет, нисколько! Только вся какая-то непредсказуемая. С нежной душой, а колючая как ежик. Совсем не похожа на большинство богатых девиц. Юлишка любила Мариса, тут не могло быть ни малейших сомнений. Жребий брошен: их ждет помолвка! Юлишка дождется мама́, потребует свою часть наследства, и они отправятся вместе в Вену. Времени мало, медлить нельзя. Через две недели Марис обязан быть на работе. Обвенчаются в Вене. Все это они подробно обговорили, купаясь, загорая и лазая по деревьям.
Правда, вечерами у Мариса словно мурашки по телу пробегали, вспоминались слова Фредерика Ламонда: «Виртуоз, пропустивший один день работы за инструментом, восстанавливает свою технику только через неделю; если же он не играл целую неделю, то не сумеет войти в форму даже через месяц».
Всю эту неделю Марис не играл. Но увозить фортепьяно не позволяет: пускай стоит в его комнате до последнего момента. Ведь общественное достояние пристав описывать не будет. А за лошаденкой дело не станет…
Подошло воскресенье на святого Лаврентия. В Берзайне Лаврентьевская ярмарка. Отец решил продать Фицджеральда вместе с роспусками. Нельзя упускать такую возможность, крайний срок… Марис не отважился выйти во двор попрощаться со своим любимцем, который с тяжелым вздохом послушно стал в оглобли и позволил надеть себе на шею износившийся хомут.
— Настоящее предательство отдавать такого доброго коня цыгану, — сказал Марис. (В последнюю минуту он еще пытался уговорить отца, но ведь другого выхода не было…)
— Кому прикажешь? — спросил старый Межсарг. — Цыгану или аукционисту? Если аукционисту, то определенно всех переплюнет Конрад. — Ему-то отец ни за что не хотел отдавать прекрасного жеребца. — Тогда уж лучше цыгану. Цыган по крайней мере не живодер.
Вышел из комнаты, сел в роспуски, взмахнул кнутом и был таков. Двери конюшни раскрыты настежь: запустелый дом стал еще пустыннее, о боже…
В угнетенном настроении Марис сел за фортепьяно. На этюде Паганини правая рука стала неметь.
— Ну и ну! — разозлился он. — Уже наблюдаем последствия?
Собравшись с силами, автоматически начал играть гаммы — терциями, секстами, октавами, пока наконец не размял пальцы — до такой степени, что смог взяться за обновление своего репертуара. Без всякой системы и отбора — просто играл то, что приходило в голову.
Вот «Карнавал» Шумана давно не игран. В одном месте вдруг провал в памяти. Что такое? Ведь на концертах он исполнял «Карнавал» с закрытыми глазами, как Эжен д’Альбер, — уставившись в потолок, то бишь в пространство. А теперь — такая осечка!
«Почему я сегодня нервничаю? — задумался Марис. — Может быть, потому, что Юлишки еще нет? Это хорошо, что она не идет. Я ведь должен работать: три часа утром и еще три — после обеда».
На обед вареный горох со шкварками. Сладкое блюдо — печеные яблоки с сахаром. Вполне удовлетворительный обед. Поел — и снова за рояль.
Черт возьми, где же Юлишка? Нет, это хорошо, что она не появляется… Мне еще надо выдержать два с половиной часа… Наручные часы, лежащие на крышке инструмента, скорее всего, испортились…
Марис играет, посматривает на часы, играет дальше… Но теперь уже совсем вяло… Она никогда так долго не задерживалась. Может, пойти навстречу? В этот момент он слышит во дворе гудение мотора.