Пустил эту шутку по кругу у Широна, в теплой компании первый ворон Юхансон, а второй ворон Эрманис стал громко прыскать со смеху. Третий ворон поднял полный бокал и, рукой отбивая такт, запел:
— За это тоже выпить гоже! — Так звучал конец баховского хорала «Wachet auf, ruft uns die Stimme», поэтому все трое встали. Старые чертяки решили, что пора перебираться в Малый Верманский к знаменитому буфетчику. Там они потребуют Радебергера, истинно немецкого пива. Надо двинуть туда, ей-богу, надо двинуть!
— О деньгах нечего толковать. Денег нет, Краа! — говорит первый ворон.
— Царствонебесный отпустит в долг, голову могу прозакладывать, Кра, Кра! — отзывается второй.
А третьему ворону — театральному слесарю Кауке-Дауге хочется петь. Выйдя на Дерптскую, он кричит: песню! — и все трое, повернувшись в сторону Верманского парка, затягивают:
Дружески обнявшись, старые вороны вкатились в Малый Верманский. Прямо с угла, через мостовую, в воротца. Знай наших!
В саду под белыми зонтами восседали надменные немецкие господа в зеленовато-желтых мундирах, лакированных сапогах. Мадемуазели в серых костюмах с нашивками в виде молнии на рукавах и с сигаретами в зубах.
— Фазаны и блицдевки, — тихо пробормотал Эрманис. — Фью-фью-фьют! Все один напиток пью… ут!
А Кауке-Дауге спешит на веранду, где находится буфет. За буфетом — роскошный зеркальный зал — ресторан «In Wörmanschen Park». Благоухает жаркое, на спиртовках потрескивают охотничьи колбаски.
— О, черт в ступе, — как пекут! И шоколадный крем дадут! — облизываются старые вороны.
Но… как бы не так: на дверях надпись: «Nur für Deutsche!» Ах твою так!..
Кауке-Дауге пытается убедить обер-директора, что он парень из Тобрука, в армии Роммеля воевал, но шеф неумолим. Он позволил только присесть за буфетную стойку, бросил перед каждым по картонному кружку и спросил, что господа будут пить, какое питье.
— Только Радебергер, отменнейшее немецкое пиво! — говорит Кауке-Дауге. — Но денег у нас нет.
— Как тебе стыдно нет в этот кабак идти, если сам знайт, что деньги нет? — кипятится Царствонебесный, желтоватым полотенцем хлопая мух на стойке. — Ты есть один старый ворон!
— Дорогой Иван Небодорович, во имя кассы взаимопомощи! — говорит Кауке-Дауге и прищуривает глаз. — Всего три кружечки, товарищ официант!
Царствонебесный дергается, будто его молнией ударило. Потом оглядывается и говорит на совершенно чистом латышском языке:
— А ты меня так не называй, старик, некрасиво это. Что это тебе в голову взбрело! Химмельрейх не какой-нибудь скаред: каждый получит по кружке, но пейте быстро и сматывайтесь. Время военное.
Первым подносит кружку к губам Юхансон, великий специалист по пиву.
— Väe! — морщится он. — Радебергер? И это Радебергер? Päe!
— Прямым путем из протектората! — утверждает Химмельрейх. — На бочках написано: Богемия и Моравия. Это два немецких города.
Подходит унтеробер. В саду кто-то требует оберобера.
— Жидковатое, — ворчит Кауке-Дауге. — Не бухнул ли туда этот Химмельрейх штоф водички? (Это вполне возможно.)
— Ничего подобного! Это пиво сам черт варил. Глянь-ка, пиво светлое — пена черная. (Как это может быть?)
— Дурман добавлен. (Это вполне возможно.)
— Чудо-оружие! — внезапно восклицает Эрманис. — Они изобрели чудо-оружие. Таким Радебергером можно раздолбать любого врага. (Как это может быть?)
— А в голову шандарахает! (Это вполне возможно.) Петь мне охота, — признается Юхансон. — Я спою вам куплет о чудо-оружии: «Чертов сын пиво!»
И старый ворон затягивает на экенгравском диалекте: