Хотя артиллерийская дуэль заметно усилилась, но даже с середины реки можно было ясно расслышать, как с задвинского берега уезжают тяжелые амфибии, увозящие подрывников. Слава богу, подумал я, наконец-то будет покой. Как бы не так! Только что я собрался отплыть, как с того и другого берега, сотрясая воздух, быстро прокатилась целая цепь взрывов. Гром тимпанов — forte fortissimo. Серия из ста, а может, и тысячи рвущихся мин. Тьма разлеталась на куски. Рвалась и отдавалась в висках, словно здоровенные тумаки. Уже ничего нельзя было понять. Быть может, это извержение вулкана? Призрачную панораму Риги скрыло облако пыли. В воздухе носятся раскаленные камни и песок. Брызги грязи…
Долго я не решался сесть в лодку и продолжить свой путь к другому берегу. Кто знает, а вдруг это только начало каких-то еще более грозных событий. Вдруг земля разверзнется и поглотит Даугаву?
Когда я наконец решился и стал осторожно грести к берегу, то глазам моим предстало зрелище, от которого вспыхнула во мне непередаваемая ярость. Нелюди! Они взорвали каменную оправу Даугавы — ее прекрасную набережную с пароходными пристанями, больверком и замощенной прогулочной полосой. Верхний край обрушился в воду, видны только галька и песок, искореженная стальная арматура, разорванные кабели да канализационные трубы.
Удивительна и поистине невероятна кровожадность и жажда разрушения у этих варваров двадцатого века! Методы у них стали еще более дикими, чем в то время, когда они разрушали Афины и Рим. Гунны и тевтоны! У них многовековой опыт и практика: Герника, Варшава…
— Этого я никогда не забуду! — шептал я, выскочив из лодки и вскарабкавшись по крутому, взрытому минами откосу. — Вечное проклятие вам, неоварвары! Я не стану плакать, когда сотрут с лица земли ваши замки и города! Рига, моя любимая, родная Рига! Господи, на что ты похожа, что они с тобой сделали!
Слезы туманили мне глаза, к горлу подступал ком, когда я как сумасшедший бежал через Старый Город, не замечая рушащихся стен и горящих домов. Я петлял вокруг рухнувших на землю, дымящихся жестяных крыш, сорванных вывесок. Весь квартал напротив здания Гильдии лежал в развалинах, улочка была завалена тлеющими балками перекрытий, и дальше ходу не было. А крышу Кошкиного дома насквозь пробил немецкий снаряд: по мостовой просвистели раскаленные осколки, оставляя за собой шипящий фосфоресцирующий след. Ни одной живой души, ни одного человека… Только бормотание пламени, треск горящих перекрытий и опаляющий жар.
Кто это кричал? Нет, смеялся!.. (Безумный смех!) Кто в том горящем доме смеялся безумным смехом!.. По спине пробегают мурашки. Быть может, это звали на помощь? И ты не поможешь? Раскачивается ставень: горит и потрескивает… Или это старинный газовый фонарь? Смех слышится из переулка. Но пробраться туда я не могу, возле самого угла проход загородила телега с пивными бутылками. И телега эта горит. Под телегой — в желобе водостока горят сапог и солдатский мундир… Солдат лежит ничком, волосы слиплись и пока не горят… Нервы мои не выдерживают, тут же на мостовой я падаю на колени:
— Пылающая ночь! Не лишай меня разума, не лишай здравого рассудка! Спаси мою душу! Глаза мои видели тайны апокалипсиса, ибо говорится: «Черным станет солнце, будет кровоточить месяц, погибнут корабли, и в безумном смехе затрясется род человеческий»[11]. Пылающая ночь! Дай мне силу! Не отнимай у меня моей божественной ненависти!»
APOCALYPSE II. ОЧИСТИТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ
В ту ночь в театре Аполло Новус никто не спал. Громыхание становилось все более протяжным и жутким.
— Что они там взрывают? — спрашивала побледневшая Наталья.
Даже эта, столь отважная особа уже не решалась подходить к окну. Полчаса назад в гардеробную Терезы Талеи сквозь окно влетела мина и уютно устроилась на диване примадонны. Миленькая и кругленькая, как задик малолетнего ребенка. Охваченные смертельным ужасом, Элеонора Бока и Тереза Талея перестали репетировать «Анну Каренину». Спотыкаясь и падая, они влетели в подвал.
— Бомба! — уже издали кричала Элеонора. — Бомба в нашей артистической уборной!
Беглецы побелели и лишились голоса; заткнув уши, они ждали, что сейчас вот, сию минуту театр Аполло Новус взлетит на воздух и рассыплется на кусочки. Ждали, затаив дыхание… А потом отправили Наталью к коменданту. Анскин спокойно спросил:
— Э’извиняюся, мадам: она дымится?
Наталья взбежала наверх, приотворила дверь, заглянув внутрь, и принесла ответ: