Сообщите о минах и берегитесь их!
ВЫДЕРЖАТЬ ДО КОНЦА
В день освобождения города Наталья потребовала выяснить, что это за наборщик из «Роты», который хотя и скрывался вместе с ними, но которого никто не знал. Однако уже утром наборщика в театре не оказалось. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе и комендант! Позволил птичке упорхнуть. Ну погоди.
Наталья, чета Урловских и Вилкин обсудили происшествие и приняли резолюцию: по горячим следам расследовать ход событий.
Выяснилось: в предпоследний вечер Анскин потихоньку спрятал незнакомца в бункере электриков. Вначале никто им не интересовался: ну скрывается и скрывается, наборщик так наборщик! Однако после громкого конфликта у Натальи зародились подозрения, почему она и позволила себе отпустить несколько язвительных замечаний, адресованных чужаку:
— Знает кошка, чье сало съела. Прячется да скрывается. Среди честных людей. Ушки на макушке, а сам на опушке! Это дело рук Анскина, люди добрые! Попомните мое слово… Придет время — сообщим. Бог долго ждет, да больно бьет…
Наборщик из «Роты» усмехнулся и сделал вид, будто не слышит ее. В тот момент надо было таскать тяжелые ящики с песком и по крутой актерской лестнице поднимать их со двора на третий балкон, это была зверская работа. Когда наборщик вздумал подняться на крышу, чтобы помочь тем, кто там находился, Анскин его не пустил. Хоть один солидный человек должен был остаться внизу и организовать подачу воды и песка. Старик опасался, что бабы по своей глупости могут помешать работе: обе они уже стояли в дверях, руки в боки, и твердили, что сдвинутся с места лишь в том случае, если Анскин извинится.
Когда под утро огонь на крыше был погашен, наборщик незаметно пролез через дыру в мюнделевском заборе, а потом, дворами и подъездами, все время держась в тени, добрался до типографии «Рота». Жуткое зрелище открылось ему: вся улица завалена пустыми ящиками, тележками, бочками, искореженными листами жести. Хлама по горло… Незнакомец изнутри забаррикадировал вход, а затем тщательно запер ворота, оставшиеся распахнутыми настежь, когда редакторы «Коричневой газеты» удирали отсюда сломя голову.
— Ну, слава богу, как будто все! — с облегчением вздохнул Вилис Витол, тыльной стороною грязной ладони отирая лоб. Пот лил с него градом. — Теперь можно сказать, что все-таки удалось выдержать!
На обратном пути он, уже зайдя во двор театра, внимательно присмотрелся к отблескам на небе и пришел к выводу, что канонада начинает стихать. Поэтому он уселся в выемке каменной стены, проделанной снарядом (дважды в одно и то же место снаряды не попадают), и свернул папироску. Возвращаться в театр Витолу не хотелось: общество там не очень, чтобы того… Конечно, за исключением старого пожарного, давшего ему убежище. Вилис Витол решил дождаться утра здесь же во дворе. Отдаленная канонада казалась ему теперь сладчайшей музыкой. Она возвещала о приближении долгожданной минуты.
Этому были посвящены десять лет жизни. Нескончаемое поле боя, нескончаемое напряжение. Без передышки, без остановки. Один неосторожный шаг, и тебя уже нет. Игра на уничтожение… Но страх смерти давно исчез, осталось только непоколебимое желание дойти до конца, выполнить задание, которое он сам на себя возложил и ради которого решил дожить до конца. Теперь, пожалуй, можно было перевести дух… Никогда у него не было времени обдумывать свои действия с двух точек зрения: с одной стороны… а с другой стороны… Другой бы не поверил. Сказал бы: преувеличено, сгущено, абсурдно, нереально. А Вилис Витол действительно ходил как по лезвию ножа, как по канату над пропастью, пока не дошел сюда, и сейчас вот сидит здесь — в мюнделевском дворе, в пробоине от разорвавшегося снаряда, и, покуривая, ждет утра.
Десять лет… Гражданская война в Испании, отвага молодости. Отвага, проявленная под Вальядолидом и Tierra de Campos, ранение, плен, на третий день — воскресение из мертвых. Приговор франкистов: коммунисту смерть! Через расстрел! Ночное шествие к месту казни. Без факелов. Нет! Не ждать залпа, метнуться в ущелье! И вот его уносит горный поток, швыряет, бьет о камни. Над Гвадарамой рассветает… Пастушья хижина в горах, адский холод… No pasaran! Клятва: вечно ненавидеть фашизм! В любой стране, в любом месте — no pasaran!