* Жители Риги с нетерпением ждут, когда начнут работать водопровод, пекарни, газовая фабрика, электростанция. Рабочие и служащие этик предприятий! Энергично беритесь за дело, прилагайте все усилия для скорейшего восстановления своих предприятий.
* Семнадцатого октября начнется разборка развалин в Старой Риге. Призываем всех граждан принять в этом участие.
* Газовая фабрика не пострадала! За это следует благодарить ее работников, спрятавших в кучах шлака наиболее важные машины и горючее. Фабричные ворота были заперты, а немецким подрывникам сказано, что фабрика уже заминирована. Теперь мелкий ремонт закончен. Как только начнет действовать водопровод, производство будет возобновлено.
* Коллективы ВЭФа и «Вайрогса» выполняют социалистические обязательства по восстановлению своих заводов к празднику Октябрьской революции. ВЭФ обещает пустить электрохимическое отделение, а также участок по производству фотобумаги… Один из старейших токарей фабрики на отремонтированном станке изготавливает одну из важнейших частей некой машины, украденной немцами.
ТОВАРИЩИ!
Двадцатого октября в Ригу вступит прославленная Латышская гвардейская дивизия. Коллектив Аполло Новуса решил встретить ее поздравлениями и цветами. Маршрут гвардейцев — по Московской улице мимо вокзала, по улице Меркеля до Больших часов.
Соберемся все в 14 часов на улице Меркеля напротив Университета.
ТРИУМФАЛЬНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОНА АРИСТИДА ИЗ ПОЖАРНОГО ДЕПО
Дверь открыл Анскин и, козырнув, громко выкрикнул:
— Приветствую вас в свободной Латвии!
Поэта Карлиса Сармона хорошо знали в театре. В сорок первом году он был драматургом и завлитом Аполло Новуса. Правда, актеры несколько испугались, увидев его в военной шинели с черными петлицами. Черные петлицы успели привить людям мрачное почтение. Однако товарищ Сармон держался так дружелюбно и непринужденно, что минут через двадцать те, кто собрался вокруг него в фойе, почувствовали себя радостно возбужденными и преисполненными надежд.
— Если все начальники будут такими, то мы еще поживем! — на ухо Каспару тихо шепелявит Анскин. Но гость услышал его и громко смеется.
— Э’извиняюсь, — говорит он сквозь смех, подражая голосу старого пожарного, — начальником я у тебя, к сожалению, не буду, но могу представить товарища, которого я временно уполномочил (можете быть уверены, что его утвердят) быть руководителем вашего коллектива. Это Вилис Витол, ветеран испанской войны, прекрасный человек. Вы с ним хорошо сработаетесь. Он многое видел и пережил за свою жизнь. Пусть теперь поработает на более легком поприще и немного отдышится.
Непонятно почему окружающие вдруг оживились. На более легком поприще? Взглянул бы гость в тот угол… Как в воду опущенные сидят там Наталья и Эсмеральда Урловская. Вилкин потирает распухший нос, а у Юхансона и Эрманиса взгляд прямо-таки ангельский. Вилис Витол чувствует, что не такой уж легкой будет эта работа.
Карлис Сармон, как и полагается поэту, весьма образно рассказал о жизни в эвакуации, о латышском ансамбле и его выступлениях в Иваново. Там очень активно участвовал в общественной работе и бывший актер Аполло Новуса Освальд Барлотти, сосед Сармона по Праулиенской волости.
— Барлотти? Освальд? Ну как же не знать?
Весь персонал еще хорошо помнил Барлотти. Когда началась война, он в составе делегации работников искусств находился в Москве.
— Видимо, его назначат начальником отдела кадров вашего театра, — сказал Сармон, — по крайней мере, в управлении шла речь об этом.
Улыбающиеся девушки пригласили гостя позавтракать: они только что заварили липовый чай.
— О! — говорил Карлис Сармон, прихлебывая душистый настой, и ужасно удивлялся, где они столько сахару раздобыли.
— Мы обчистили «Мурмуйжу»! — сказала Майга Весминя и расхохоталась, после чего все они стали буквально покатываться со смеху.
— Ну, так как же в действительности жилось актерам под властью оккупантов, как это им удалось остаться целыми и невредимыми?
Юхансон рассказал о темных махинациях Зингера. А также о том, какую песню услышал Зейдак по Московскому радио.
— Зингер? — Сармон помнил этого человека. Из бедноты — из батраков вышел. В сорок первом году пришел проситься на работу, стал помощником бутафора. В то время изображал из себя активиста, собирал деньги на Красную помощь, обвинял Даугавиетиса бог знает в каких прегрешениях.