Джульетта еще, наверное, рисует в своем ателье, но шаги Уксуса давно уже слышатся в средней комнате. Он занят каким-то делом: позвякивает посудой, бокалами.
Без пяти минут двенадцать!
Каспар хватает трубу, набирает в легкие воздух и трубит сигнал тревоги. Вздрагивает люстра, вздрагивают замерзшие стекла углового окна. Та-тара-ра! Та-ра! Та-ра!
Кое-кто из запоздалых прохожих удивленно останавливается и поднимает голову: откуда эти трубные звуки, но никому не приходит в голову, что несутся они из окна четвертого этажа. Тона сыплются как сухой горох в жестяную миску. Племянник Уксуса Имантик приоткрывает дверь и просовывает в щель свою удивленную мордашку (такой поздний час, а мальчонка еще не спит!).
Тут же в комнату вбегает Джульетта. В руках у нее хрустальные бокалы. Вслед за Джульеттой появляются сестра Уксуса, его мать, Имантик и последним — сам Уксус, неся поднос с двумя большими зелеными бутылками.
Едва успели выстрелить пробки и были наполнены бокалы, как из динамика уже раздался бой Кремлевских курантов и звуки гимна. Новый — 1945 год начался.
Капельмейстер Каспар Коцинь! Поэт Карлис Сармон! Редакция календаря желает вам в 1945 году закончить оперу, которую вы задумали. Наилучших успехов в живописи и первую персональную выставку вам, Джульетта Сармон!
Да будет согласие и радость в семье Уксусов.
Счастливого Нового года!
Перевод В. Андреева.
…А НАД РОЖЬЮ КЛУБИЛСЯ ТУМАН
Повесть
На этот раз повествование начнется лишь после того, как читатели познакомятся с родословной главных героев и подробностями их быта, не раньше. Чтобы мелочи не встревали в развитие сюжета, чтобы не дробить излишне форму. Все дело в композиции — она будет строиться по принципу киномонтажа. Не удивляйтесь, однако, что не видно ни названия картины, ни титров. Кинорежиссеры давно уже приучили зрителя к этой манере. Можно приучить и читателей, пожалуй, если они благоволят к писателю и согласны принять правила игры. Итак…
Перед нами хутор Межсарги: жилой дом с обомшелой крышей; старая-престарая рига; широко распахнуты двери сенного сарая; жмутся друг к другу тележный сарай, клеть, конюшня. Серые, неприглядные строения у подножия крутого обрыва в излучине реки Скальупе, на подступах к ельнику. От самого дома в сторону реки простирается поляна, картофельное поле, дальше лопушник, а берег выложен красноватым глинистым сланцем. Поодаль — утес из песчаника, взобраться на него непросто.
Еще не так давно это был крепкий хутор. Янис Межсарг ежемесячно получал жалование в конторе, кроме того, после аграрной реформы ему достался изрядный прирез баронской земли: ельник и поемные луга. В начале двадцатых годов он уже нанимал четырех работников — двоих за право пользования землей и к ним еще двух сезонных. Держали коров, свиней, овец, а хозяин (на свой страх и риск) — рысистых лошадей. Мода такая пошла: вот и сосед богатей Конрад на своем хуторе Калнаверы целую конеферму устроил и поставляет лошадей ипподрому. Янису Межсаргу тоже не хотелось отставать от времени. И вначале все шло как по маслу; дело окупилось и давало доход. Но — гордыня обуяла: «Сына выучу на адвоката, чего бы это мне ни стоило!»
Сказано — сделано… Отвез мальчика в министерскую школу, сдал на руки учителю Атису Сизелену и наказал почаще прохаживаться розгами по мягкому месту — соображать мальчишка соображает, но ветер в голове. Стоило ли так заноситься, вот ведь кара небесная не заставила себя ждать: весной жена Межсарга Текла взяла да и померла. Работящая была женщина, мужу в хозяйственных делах опора, отдыха она не знала, обрабатывала и огород, и поля, и сад, и в хлеву возилась. Янис, работавший по найму лесником, должен был верхом объезжать делянки и обходы и, что ни воскресенье, устраивать охоту для депутатов сейма и господ министров; времени на то, чтобы управляться с хозяйством, почти не оставалось. За жеребцами тоже нужен присмотр. После смерти Теклы на хуторе повеяло разорением. Поначалу старик еще кое-как выкручивался, конеферму ликвидировал, необъезженных рысаков продал Конраду. Не тронул лишь каурого Фицджеральда — оставил для поездок в лес и на приработки. Когда несчастный конь был молод, была у него надежда стать звездой ипподрома. Но, как отчаянно ни сопротивлялся бедный Фицджеральд, а впрягли его в вонючую телегу с навозом, тут он и понял, что честолюбивые мечты пошли прахом и отныне его задача — помогать хозяину держаться кое-как на плаву. Когда стало совсем невмоготу, оставил себе только Пеструху и телка. Большего ему и не надо было, так как сын к тому времени уже был далеко, на чужбине.