— Янис! В честь нашей старой дружбы и этого дикого козла, которого ты выгнал прямиком на меня, желаю быть крестным твоего первенца. Ура!
И еще бутылочку кюммеля откупорили.
Янису ничего другого не оставалось, как согласиться, хотя за такого кума он и гроша ломаного не дал бы. Так оно и вышло: Конрад знать ничего не хотел о своем крестнике. Ах, нет, однажды все-таки… Пастух ему понадобился. Послал в Межсарги батрачонка сказать, чтобы крестник приходил к нему скотину пасти. Пастушка — старуха Лизе — схватила рожу на ноге.
За недельную работу крестнику не дали ни сантима. Обедать и то не звали. Нет, как-то раз все же поманили на кухню и угостили миндальным пирожным. Зато в другой раз молодая жена Конрада (как же ее величать — кумой, что ли?) выбранила почем зря и к тому же велела выпороть. Когда в полдень коровы на лугу залегли, малец столкнул в хуторской пруд свиное корыто — получилась довольно удобная лодочка. Тут откуда не возьмись Юлиана, трехлетняя дочка Конрада. Привязалась — посади ее в лодку да покатай. А эта немка, мать девочки, увидала, что происходит, и ну вопить истошным голосом:
— Mein Gott! O mein Gott! Негодный мальчишка мог утопить наше сокровище, — пожаловалась своему супругу мадам Изабелла.
Тут еще, как на грех, малышка Юлиана, сидя на корточках в корыте, наложила в штанишки, ай-яй-яй… И пришлось крестнику вытаскивать дитя из лодчонки и нести как есть няньке. Эта тоже хороша растяпа: оставила сокровище без присмотра, какой ужас! И пастушонка и няньку уволили в тот же день.
С тех пор сын Межсарга обходил Калнаверы стороной. А вот старику придется пойти туда сегодня… Пойдет и слезливо попросит Конрада одолжить шестьдесят латов. До первого августа, честное слово!
Сказано — сделано…
Уже с опушки виден роскошный дом, что стоит на зеленеющем речном обрыве. С южной стороны — высокая терраса с открытой верандой, на ней шезлонги под белыми солнечными зонтами. А через дорогу сложенные из булыжников строения — конюшни. В загоне пасется табун рысаков. Любо-дорого посмотреть: так и лоснятся, сверкают чистотой.
(Фицджеральд ухожен и накормлен не хуже конрадовских! В душе у Яниса зашевелилась зависть: когда-то ведь и ему принадлежал конный двор, эх, не будем об этом!)
Межсарг мнется, топчется, затем решает заглянуть на кухню, чтобы узнать сперва, дома ли господа. Не соваться же сразу через парадный вход… Чтоб тебя нелегкая! В кухне он натыкается на хозяйку. Обнаженная по пояс стройная брюнетка стоит у окна и вытирает махровым полотенцем коричневые от загара плечи. Видать, только что с купания. Мужчина?! Мадам Изабелла ойкнула и поспешно закрыла полотенцем округлые груди. И, рассмеявшись, выбежала вон.
На шум прибежал Конрад, в купальных трусах и майке, увидел чужого человека и застыл от удивления, но, вглядевшись в морщинистое лицо гостя, узнал в нем Межсарга.
— Ты что, старый черт, баб пугаешь? — сказал он. — Мы тут в купальниках разгуливаем, а он вырядился, как ловчий. На тетеревов собрался? Или тебя жара не донимает?
Хозяин привел Яниса на террасу. Камышовое кресло-лежанка, устланное измятыми подушками, темнело под белым зонтом. Видно, на нем только что валялись. На полу раскрытая газета «Брива земе»[13] и умывальный таз со льдом. В тазу бутылки с сельтерской. Зазывно белеют фарфоровые пробки.
— Ну, что тебе взбрело в голову: в жару, в рабочий день в гости пожаловал? — спросил хозяин, разлегшись в кресле и взяв с пола газету. Он ткнул пальцем в сторону табурета, разрешая незваному гостю присесть. — Может, охоту решил устроить? В Звартском обходе объявились кабаны.
— Будет тебе, сосед! Какая теперь охота, в сенокос? — отмахнулся Межсарг. — Подождем до августа. Когда пойдем на уток, я тебе одно местечко покажу заветное.
— Да знаю я твое местечко, в рукаве Гауи, у Вецапсите, так?
— Вот и не угадал… Совсем в другой стороне. А птиц там видимо-невидимо!
— Я тоже не лыком шит, — сев на своего конька, расхвастался хозяин. — Лубанское озеро помнишь? Сколько я прошлой осенью настрелял уток, а? Главное, уметь подобраться, не вспугнуть. Сноровка нужна.
Межсарг разглядывал исподлобья бывшего школьного товарища. Лет шестьдесят пять Конраду, может, чуть больше… Ишь, какой упитанный, румяный, весь волосатый. «Вот что значит молодая жена! — с завистью подумал Межсарг. — А какое пузо! Бедному хуторянину о таком небось и не мечтать. Наверное, от сельтерской. Прямо лопается от углекислого-то газа…»
Дав Конраду досказать охотничью байку, Межсарг робко завел речь о своем: