Хорошо, когда есть кому растолковать это. И так непоправимо, непростительно долго разбираться в подобном самому.
Как и бабушка, я тоже люблю читать. И с некоторых пор, справа от моего кресла стоит коробка, которая, будто сказочное создание, крутит по сторонам пятью мордахами с пенкой молока на губах. Прислушивается слепо к происходящему вокруг. На маленьких так потешно глядеть… Однако время, действительно, слишком торопиться. И совсем скоро наступит их черёд идти по жизни в поисках вектора… ветра, который смогут назвать своим. А который они выберут, попутный или встречный, – это уж решать им самим.
Колыбельная
На пруду, прозрачными призраками лебедей мёрзнут куски льда. А в чаще леса…:
– Ложись спать, пора.
– Ты оставишь мне свет?
– Ночник семафора моргает вдали, и сметУ облака с части неба. Бабочки звёзд будут гладить тебя тихонько по лицу крыльями света, пока не заснёшь.
– А они не поранят их?
– Нет, малыш, если ты не станешь ворочаться во сне…
Как тебе спится, мир? Вдали от сугробов тёплых покровов и напора огня в печи? Душно душам взаперти. Желается объять весь свет, а можется что? Крошку? Скромную часть его? Меньшую из… Но даже той, малой части, не осилить тебе, человек.
Не в укор, так только. Больше себе, нежели другим.
Скольких слов не воротить, несть свершений. Голос, и тот,– истомлённый содроганиями обещанного, утерял плавность свою. Изломился, надтреснутый.
Сколь намерений осталось стоять в межполосье, прищуренным, под светом фар на потолке. Коль лавров и фанфар впустую. Впрочем, бывает, что идёшь мимо своей, приоткрытой двери, да в запертою бьёшься голубем до крови. И не хватает разумения, что не твоё, не для тебя.
– Мама, я вырасту?
– Конечно, мой хороший, закрывай глазки, спи.
– А что потом?
– Там увидишь, мой милый. Сам.
И жмуришься, оставляя малый просвет меж ресниц. Страшно не видеть света. Тщишься, покуда хватает силы не спать. Солнечный зайчик луны играет с тобой. И, – спасибо ему за то.
Молодо-зелено
Дерево сушило свою шевелюру, подставляя шею ветру. Встряхивало время от времени головой, наслаждаясь собственной противоречивостью. Его одновременно одолевали лёгкость и приятная тяжесть. Первая позволяла парить над землёй, вторая придавала уверенность, чувство устойчивого равновесия, лишиться которого дерево могло себе позволить лишь единожды. Но об этом оно старалось не вспоминать, и бОльшую часть времени это удавалось. Однако стоило услыхать стон, с которым разрывается деревянное сердце… Даже издали, едва осязаемо… Ужас окатывал волной лес. Ослабив хватку, с которой деревья держались за землю, они сторонились поверженных в испуге, и прижимались друг к другу так тесно, как это было возможно. Мхи отшатывались от стволов на четверть дюйма, не больше, но этой безучастности хватало, чтобы набиться сору за зелёной парчой и ослабить родную связь с землёй. Лишайники и те, поддаваясь панике, разжимали сухие ладони и ссыпались вниз отрешённо. А птицы… куда было деваться им? Они кружили поверх, дожидаясь воцарения спокойствия. Сокрушаясь об исчезнувших в миг домах, гнёздах, дуплах, кладовых. Счастье, если это не происходило в пору ожидания появления птенцов. Иначе мера их горя была бы куда как более велика.
Не далее пятидесяти саженей от подножия леса, располагался молодой пруд. От ударов о землю, лёд отпрянул от его берегов. А после принялся кукситься, киснуть, стенать и через пару часов, в ответ на всполохи страха, расслабил ледяной кулак, выпустив на волю рыб. Сжалился. Те, не веря безвременному обретению свободы, принялись метаться в поисках выхода на большую воду. Туда, где она, даже оказавшись густой, не засахаривается так безоглядно… Но увы. Дом, в котором рыбы родились и жили, имел лишь два выхода, один напротив другого.
Мы с приятелем стояли на одном из его порогов, безотчётно уставившись на воду, и отпивали мелкими глотками коричневый сладкий воздух.
– Такое ощущение, что дождь идёт наоборот. – визави был внимательнее меня.
– Это как? – засомневался я.
– Сверху вниз.
Действительно, поверхность воды ёжилась от незримого дождя. Капля за каплей появляясь из ниоткуда, спели до полусферы и взрывались изнутри на самой её макушке, орошая семенами мелких брызг:
– Рыбы! Это рыбы! Они проснулись!
– Невероятно. Перевалило за середину декабря. Быть того не может.
– Рыбы…
– Чему ты радуешься? А если завтра вновь мороз? Что будет с ними? Ты подумал?
– Но что я могу? Это не я растопил лёд. Не я…