– Ого! Ты стала жестокой?
– Так бывает. Когда много плачешь, делаешься жёсткой.
– Чем я виноват перед тобой?! Мне сказали, я засомневался. Но как я мог не поверить… ей!!!
– Прости за банальность, но верить нужно только сердцу.
– Наверное, да… Но все… все были настроены против тебя!
– Может и так, но ты даже не попытался никого переубедить. А существовать ради сторонних одобрений недостойно ни человека, не дождя. Но… Я всё равно тебя люблю.
– Это всё, что мне нужно знать…
– Я ещё не договорила. И.… ты понимаешь, что мы больше не увидимся? Никогда.
Заготовленная фраза о том, что он растёр её любовь, как плевок по дороге, добила бы его. И она не стала продолжать, так как не хотела делать ещё больнее.
Он поднял на неё растянутые рыданиями, почти слепые глаза:
– Как это? Как же? Увидимся, мы обязательно увидимся…
И он захлопотал, принялся говорить что-то неубедительное, ободряющее, нелепое…
…Усадив её рядом с собой к поминальному столу, он стал спокойнее. И, обращаясь за очередным пустяком, улыбался глазами, как в детстве, – ласково, с янтарной искоркой, которая теплилась в глубине, как огонёк далёкой свечи.
А она… Она молча ловила запах его дыхания, впитывала звук голоса… Стараясь запомнить всё-всё, до капли, до полутона. Чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь.
Зима рыдала. Мокрый снег тёрся об её холодные щёки и тоже плакал. Ему было жаль всех: и её, и себя. Ушедшее скрылось. Не разглядеть того сквозь шторы снегопада. И двери лет захлопывались одна за другой, всё скорее и скорее. Не испрашивая одобрения ни у кого.
Ведро
Ночь. Луна взяла выходной. Деревьям не видно друг друга и, чтобы не было страшно засыпать, тянут они руки ветвей навстречу ближнему и тихо зовут:
– Ты тут?
– Здесь я, не бойся, спи.
Простуженные их голоса срываются с верных нот и тонут в водовороте ночного ветра. Он шумит во тьме без стеснения. А тому, кто возьмётся его перекричать, и самому становится не по себе от собственного бесстрашия.
Косули, заяц, – вот и все смельчаки. Прочие храбры не так.
Но как вздрогнет от крика косого лес, то гонит его прочь. Девять вёрст за четверть часа пробежит он, да после – скачет назад, просит принять под сень. Сонный, квёлый юркнет под одеяло и – спать, оставив пятки за порогом без задних мыслей, что выветрились на сумеречном сквозняке. И не сбежать ему из этого логова…
Косуля не столь проворна, и голосиста не выше меры. Тявкнет, да одёрнет себя тут же. А со всех сторон: «Тс-с.… тиш-ш-ше.. спи-и-и.…» Так и засыпает под этот шепот. И попробуй разбери, – то ли дремлет чутко, то ли напугана настолько, что боится пошевелиться.
Прислушиваясь к дыханию спящего мира, надлежит проверять, как он там… Сдвигать от края одеяло лесной подстилки, чтобы не выпачкать ненароком… А после, вымотавшись от долгой ходьбы, греться подле огненной печи, присев на перевёрнутое вверх дном чумазое ведро. Освободившись от жирного угольного порошка, оно расслабленно пустозвонит, если оказывается вдруг на пути чьих-то поспешных шагов. Рассуждает! Про пристрастие, независимое от наших желаний. Об условности всего доступного. О сомнительности наличия явных очертаний справедливости. О безусловности главного признака существования души – страдании… И о том, вечном вопросе, – как найти себя в той части истины, знанием о которой мы не обладаем, а лишь надеемся на то, что она есть…
Ведро… что с него…
Утро
Утро подчеркнуло красным видимую ему часть дня:
– Не так. Не то. Не раскрыта тема. Много помарок.
Казалось, всё так и было. Небо в кляксах облаков смотрелось неряшливо. Деревья дружно скрипели перьями по бумаге неба, но то, что из-под них выходило, было тускло и совершенно неинтересно.
– Пишем дальше. С новой строки. Лось жуёт жвачку. Кабан любит лакомиться желудями.
– Не хочу-у-у!
– А чего ж тебе?
– Не хочу же на «же». Жуткие слова. Жалят, жужжат.
– А каких хочешь?
– Жалобных!
– Зачем они тебе?
– Они лучше, добрее.
– Какие, например?
– Шелест, шум, шёпот.
– Ну, шелест травы или шёпот ветра, это я ещё могу понять, но шум?! Шум – это то, что не складывается, сЕрдит.
– Шум, он и от взгляда бывает. Но я про другой, от дождя.
– Ладно, пусть… а ещё что?
– Мне нравится гул!
– Странный выбор. Ну, хоть не зык и не рёв. О чём он, твой гул?
– Это когда улитка ползёт по траве, и клонит её в ту сторону, в какую та не хочет. А после сползает на землю, и травинка гудит, как бечева, стягивающая концы лука. А после встряхивает чёлкой, зачёсывается на пробор, как надо, и оглядывается на стороны, улыбается счастливо.