"Вот так и зарождалась "западная демократия", всё по закону и шито-крыто", — прокомментировала мимоходом Яна сухие фразы из энциклопедического текста.
Необходимые денежные средства для пополнения своих личных бюджетов и выполнения требований ветеранов, триумвиры планировали взять от реализации имущества проскриптов, а это не много немало около 300 сенаторов и 2000 всадников, состоятельных семейств и кланов. Составление самих списков потребовало около трёх дней. В такой список по инициативе Антония был включён знаменитый политический деятель и оратор Цицерон, хотя Октавиан выступал против, но под натиском Антония ему пришлось уступить.
"Смотри, ничего не изменилось с тех пор: "грабь награбленное", — разговаривала Яна сама с собой, — а Васька говорит, что нет никакой пользы в том, чтобы изучать древность".
Затем она переключилась с энциклопедии на художественный текст, читала внимательно и вдумчиво, уже не комментируя.
"Триумвиры в течение трёх дней вступали в Рим, один за другим: Октавиан, Антоний и Лепид, каждый с охраной, состоящей из преторианской когорты, и одним легионом.
Город, наполнившись войсками, затих, как в преддверие грозы, будто чёрные тучи, спустившись с небес, окутали его кварталы липким сумраком. Все ждали чего-то нехорошего, страх передался даже животных, замолчали гуси, а собаки бегали, поджав хвосты. Ночью в людных местах появились списки приговорённых к казни, утром патриции и плебс собирались у вывесок и расспрашивали тех, кто ближе и умеет читать, что там написано. На стихийных митингах иногда выступали сенаторы, просили граждан успокоиться, говорили, что всё это временно, никаких репрессий не будет, накажут только пособников и убийц Цезаря.
Октавиан остановился в отчем доме там, где родился, у Бычьих голов в Палатинском квартале. Его дом находился совсем недалеко, по современным меркам, от форума, что давало возможность посещать сенат несколько раз в день, если в том возникала необходимость. Поначалу процесс проскрипции никак не мог набрать оборотов, солдаты из легиона Октавиана приводили к нему арестованных сенаторов и знать из списка, те просили пощады, но Август был непреклонен и говорил каждому одну и ту же фразу: "Ты должен умереть".
Однако родные требовали, чтобы казни не происходили на территориях прилежащих к дому, тогда Октавиан приказал, чтобы ему приносили лишь головы казнённых, так стали поступать и два других триумвира. Всё чаще людей из списка не заставали дома, одни скрывались у соседей, родственников, другие невероятным образом сумели покинуть город. Тогда объявили награду за их поимку, за донос или голову, даже рабы, принёсшие голову своего хозяина, получали свободу. В процесс были вовлечены все, за укрывательство полагалась смерть на месте. Поползли слухи, что солдаты занимаются мародёрством и притеснением домочадцев казненных, были случаи и постыдного характера, так двое солдат изнасиловали взрослую дочь одного сенатора, а потом убили под предлогом укрывательства отца.
Солдат отыскали. Октавиан публично на площади приказал казнить их, когда против них дал показания один работорговец по имени Тараний. Он видел, как всё это произошло.
"Мы пришли вершить правосудие, а не творить беззаконие", — произнёс публично Октавиан перед тем, как обезглавили солдат".
"Ты, посмотри, какой цинизм", — не сдержалась снова в своих оценках Яна, но всё же продолжила чтение.
"Процесс проскрипции стремительно набрал скорость и подходил к концу. Лепид и Антоний позволяли некоторым лицам из списка, расплатившись имуществом, покидать город живыми, Октавиан оказался самым твёрдым в исполнении задуманного. У него была возможность спасти Цицерона, предупредив его заранее, или даже помочь покинуть Рим, но он, то ли промедлил, то ли понадеялся на Антония, что тот пощадит столь достойного сенатора, оттого произошла трагедия, голову Цицерона принесли в сенат и бросили к ногам Антония.
Узнав об этом, Октавиан возмутился и высказал Антонию: "Ты отсёк голову знаменитейшего человека, того, кто спас государство и был столь великим консулом!"
Вечером в кругу друзей и соратников, среди которых были Марк Агриппа и Гай Меценат, Октавий затеял разговор о казни Цицерона. Меценат ответил ему:
— Ты бы мог спасти его, как делают Лепид и Антоний с некоторыми сенаторами.
— Мне не хотелось отступать от своих принципов, мне казалось что жалость — оружие врага, но видно, я проявил негибкость и недальновидность, впредь нужно быть изворотливей.