— Мака… — начала Наталья Александровна возмущенно, но тот уже разворачивался в дверях.
— Дурак, — подытожила она и, пошатываясь, пошла со свёртком на кухню. Кошка снова тёрлась о её, всё повторялось — как пару дней назад. Она успела подумать это, пока свёрток освобождался от обёрточной бумаги. Внутри оказался пакет со старой книгой.
Она даже не стала её листать — книга дурно пахла, от переплёта несло сыростью и тленом.
И она снова вернулась в кровать.
В то утро в доме не оказалась еды — Наталья Александровна, открыв дверцу холодильника, заглянула в белую пустыню с той тоской, с какой умирающий Скотт глядел в снежные пространства Антарктиды. Там, подёрнутая инеем, лежала погибшая во льдах экспедиция зелёной фасоли и брокколи.
Она вздохнула и, забыв книгу на холодильнике, отправилась завтракать в кафе.
Круассан был горяч, кофе крепок, а за стеклом торопился сумасшедший город — одних детей тащили в зоопарк, других вытаскивали оттуда, сигналила задетая прохожим машина — но звуки почти не проникали за чисто вымытое стекло кафе «Элефант». Слон действительно присутствовал — в виде чугунной туши у входа, опёршийся на цирковой мяч одной ногой и гордо поднявший хобот.
Наталья Александровна, увлёкшись изучением коловращения жизни, вдруг обнаружила, что и её саму кто-то изучает.
Гладко выбритый мужчина в дорогом костюме улыбнулся ей из-за соседнего столика. Это был странный посетитель — перед ним стоял только стакан с водой, а сам он сидел, несмотря на жару, в застёгнутом на все пуговицы глухом чёрном костюме.
Вдруг он поклонился и откуда-то (Наталья Александровна была готова поклясться, что из-за затылка, то есть из-за шиворота) извлёк огромную розу, похожую на подсолнух. Это уже начинало нравиться — её защитное поле прорвалось и пропустило незнакомца внутрь — и, стало быть, за столик. Стакан перекочевал вслед за хозяином.
Наталья Александровна знала таких людей — их манеры шлифовались большими деньгами. Но это был не тревожный Макаров, не Петерсен с его шальными выигрышами. Здесь чувствовалась власть, которую дают только очень большие деньги и полное равнодушие к публичности.
Наталья Александровна сразу подумала: не переспать ли с ним, но эта мысль быстро улетучилась. Тем более, что незнакомец затеял очень странный разговор.
Она на секунду отвлеклась на звон посуды за стойкой, а разговор уже утёк далеко — и её собеседник рассказывал об антиквариате:
— …Мы с вами говорили о «Книге Могил Введенского кладбища», составленной, по слухам, ещё чернокнижником Брюсом. Якоб Вилимович предвидел будущее и написал историю кладбища, которого не было при его жизни. Отчего-то он знал, что через много лет будет там перезахоронен, и оттого привёл подробный список всех, кто будет лежать рядом и поодаль. Он описал их — с точными датами смерти, краткой историей жизни и главными свершениями. Но оказалось, что среди списков и чертежей кладбищенских участков Брюс зашифровал уйму тайных знаний, и, по-разному раскрывая страницы, теперь можно прочитать таинственные ритуальные формулы и заклинания. Книгу несколько раз пытались уничтожить разные люди из разных соображений, и понемногу она научилась защищать себя сама.
— Да что вы? — вежливо отозвалась Наталья Александровна. Мужчина, который сначала казался интересным, всё больше начал пугать.
— Есть такое слово на священном еврейском языке — megillah, и означает оно «свиток», — продолжал незнакомец, не интересуясь производимым впечатлением.
Наталья Александровна про себя стала называть его Антикваром. Чёрт, он же представился ей, но она никак не могла вспомнить имени и отчества, что назвал этот сумасшедший, — что-то в этом сочетании было политическое… Но нет, она всё же не помнит. Тогда она принялась ждать визитной карточки, которую обычно дают в конце разговора, а пока делала вид, что слушает.
— Итак, всякий, кто непочтительно отзывается об этой книге или хочет вырвать из неё страницу, сам сворачивается в свиток. Или в шар.
Наталья Александровна знала этот тип городских сумасшедших — внешне умных, даже утончённых, но тех, что, начав свои речи, сразу выказывали своё безумие. Он пригодится ей для светского анекдота… Или, всё же, это он так ухаживает?
— Так вот, я хотел бы сделать вам одно предложение, — наконец закончил её собеседник.
— Вот оно, началось, — понимает Наталья Александровна. Наскок и натиск, итальянская манера — и она вспоминает странные, кажется, итальянские слова из своего сна, повторяет их про себя, будто катая горошины на языке.