— Нет, ты не понял, начальник, — сказал бывший валютчик, скребя белый пух, которым обросла его голова. — Настоящие сирены. Помнишь странствия Одиссея? Нет? Ну, хоть помнишь, хоть нет, так я всё равно расскажу. Сирены пели, высунувшись из воды, и матросы прыгали с борта… Или направляли корабль прямо на скалы. У нас тут сирены золотого извода. Они поют о золоте и манят его.
Чернота за окном сгустилась ещё больше, хотя, казалось, куда уж больше.
Милицейское управление плыло в полярной ночи как корабль, и тьма плескалась в крыльцо.
Бич сказал, помедлив:
— Одиссей был хитрец, он законопатил уши своим матросам, и сирены погибли, потому что жили до первой неудачи. Я не читал Гомера, я сидел с людьми, что читали Гомера в подлиннике, потому что учились в гимназиях при царе.
— Я слышал про сирен, — сказал капитан устало.
Он не верил в мистику, но всё же ещё раз посмотрел на свой палец, на котором давно не было обручального кольца.
— Золотые, ишь. Ты знаешь, что Ленин сказал про золото? При коммунизме у нас будут унитазы из золота, а коммунизм у нас не за горами. У нас тут должны быть сирены вольфрам-молибдена. На никель они должны петь… Сирены титана…
— Брось, начальник. Я сказал, что сказал. Тут многие говорят, что человеку с золотом теперь беда — оттого и летом раньше времени потянулся народ с гор к берегу, прочь от желти в реках. Мужики по году женщины не видят, любая уродина кого хочешь возьмёт за хобот, а тут — сире-е-ены… Женщина, может, им не по зубам, а вот мужика они сводят на нет.
И бич задымил дармовой папиросой, не забыв сунуть ещё две в рукав.
Капитан посмотрел через зарешёченное стекло. Там, у крыльца, мялся заведующий магазином, никак не придумав, как предложить взятку.
Почтальон прошёл под окнами, как часовой, охраняющий периметр зоны. Что-то странное было в его походке, но капитан решил потом подумать, что именно.
Жизнь шла во тьме.
«Какие там сирены», — подумал капитан. — «Откуда здесь эти греческие глупости. Разве что какой лишенец, пригнанный на строительство комбината, мог о них знать. Незаконно репрессированный, впоследствии реабилитированный, проклял стройку вместе с вольфрамом и прибавил молибден. Но хорошо бы поговорить с нацменами, вот что».
И действительно, капитан поговорил с местными стариками, которых ещё не извёл дешёвый спирт.
Это было не очень удачной идеей.
Капитан и раньше беседовал с этими стариками, лица которых были стоптаны, как их пимы.
Они сперва говорили неохотно, но их тела, не имевшие защиты от алкоголя, становились безвольными, языки развязывались. Языки всегда губили их и в прошлые страшные годы.
Капитан слышал, что в Америке шпионам развязывают языки с помощью сыворотки правды, а тут такой сывороткой был спирт в пол-литровых водочных бутылках. Самое сложное было — не переборщить, потому что люди со стоптанными лицами просто отключались.
И он слушал истории про золото от стариков.
Но в них была одна сплошная мистика.
Старики со стоптанными лицами рассказали, конечно, про стражей Нижнего мира Отой-хо и Навой-хо, о том, что жена бога-кузнеца Таис-хо мстит за убитого мужа и убивает всякого, кто роется в земле и ищет в ней спрятанное солнце, но жену эту в конце предания, на второй скуренной пачке милицейских папирос и новом стакане, убила другая жена (тут он уже не стал запоминать названия и имена).
Ходили слухи, что когда-то местные убивали пришельцев с материка за оскорбление мёртвых богов, за сами попытки копать мёрзлую землю. По преданию, бог-солнце прятался в землю на полгода, а потом он вставал из нижнего мира таким же золотым кругом, в целости и сохранности.
Земля была тоже богом, вернее богиней.
Богов тут было много, щедро были наделены ими плоскогорья — куда щедрее, чем зеленью.
То, что духи каменистых пустынь наказывают чужаков за взятое без спроса золото, было слишком красивой сказкой.
Золота тут было мало, а вот вольфрам был настоящим золотом.
Он снова вспомнил, как светится вольфрамовая нить в лампочке, потом перегревается, и всё вокруг заливает мёртвый свет.
Ритуальных убийств капитан не отрицал никогда, здесь, на краю Нижнего и Среднего мира, как называли Комбинат и порт люди со стоптанными лицами, он видал всякое. Даже гипнотизёра видал, что бежал с зоны в пятьдесят втором, его, притворившегося женщиной-корреспондентом, взяли только на корабле.
Когда с дальних поселений в управление сообщили о пропаже фельдъегеря, вёзшего самородки, терпение чекиста кончилось. Он взял с собой только малую подмогу, милицейского капитана, и поехал во тьму.