Бог заговорил, впервые за много дней.
— Я вовсе не этого хотел, — сказал Бог медленно, будто поворачивая верньер перископа.
— А что, что Ты хотел?
Но не было капитану ответа, только плотный и угрюмый воздух подводной лодки укрывал его лицо смрадным покрывалом.
«Мы сами стали Левиафаном. Мы научились разбираться в сортах смерти и выбирать наилучший. Мы теряем что-то важное, исполняя высшую волю, а надежды на успех всё нет», — успел он подумать, прежде чем забылся кратким волчьим сном.
Морской волк ещё несколько дней бродил в поисках добычи.
Однако водное пространство оставалось пустым, как чисто вымытый стол.
Наконец, на третий день поиска, папаша Мартин увидел в перископ гигантский лайнер. Судя по всему, он шёл на юг — в колонии.
Капитан подводной лодки всмотрелся в цепочки иллюминаторов — экипаж был беспечен и ничуть не соблюдал маскировки, и несколько горящих окошек делали цель лёгкой.
Папаша Мартин всматривался в силуэт корабля и, даже прежде, чем включилось особое зрение, Оскар выдохнул.
Там, в веренице круглых окошек, Оскар безошибочно угадал человека, о котором говорил старый кантор.
Пассажир в этот момент проснулся. Он совершал своё путешествие кружным путём, в обход войны.
Его давно ждали на берегу тёплой реки, где стоял основанный им госпиталь.
Там он давно начал лечить рахитичных детей и раненых на охоте туземцев.
Одинокого путника считали богом или посланцем бога, что пришёл врачевать их народ, лишённый письменности.
Теперь он мечтал забыть европейское безумие и после тяжёлого дня, наполненного чужими болезнями, касаться белых и чёрных клавиш.
Но в этот момент пассажир почувствовал, как в недрах фортепиано, что покоилось в трюме, лопнула струна. Он давно научился чувствовать такие звуки — а этому фортепьяно предстояло совершить долгий путь в сердце Африки.
Пассажир сел на койке, бессмысленно озираясь.
Он и сам не знал, что хотел увидеть во мраке каюты.
Пассажир чувствовал мерную дрожь машины где-то там, внизу, в угольном и масляном нутре корабля.
Но он чувствовал, как смерть ходила совсем рядом, кругами.
Он физически ощущал её присутствие.
Пассажир вздохнул, и вдруг вместо молитвы в его голове всплыло старое стихотворение.
Смерть была рядом, и тело его покрылось липким последним потом. Он, было, решил, что это сбоит сердце — всё-таки он был врач. Но нет, смерть была вовне — среди холодной воды.
Он читал это стихотворение, что сочинил в свой первый приезд в Африку. Про то, как заходит солнце над озёрами и звери прячутся в норы. Про то, как умолкают птицы, потому что природа умирает. Но человеку ещё рано умирать, и он надеется на новый восход и рассказывает об этом своей женщине.
Но женщины, привычные к жизни в больших городах, редко верят в африканские пейзажи.
Они просто плачут, чтобы скрыть свою растерянность.
И как только он дочитал последнюю строчку, его отпустило.
Страх ушёл, смерть отступила
Она растворилась в стылой воде Атлантики.
Папаша Мартин курил на палубе после отменённой ночной атаки.
Они были опять одни — поэты, брошенные в море и живущие в чреве железной рыбы-левиафана.
Не было вокруг никого. Только в вышине над ними плыли небесные рыбы, внутри которых ждали своего часа бомбы.
Длинные сигары дирижаблей шли над ними, ощетинившись пулемётами, и несли смертный груз спящим городам.
Райнер манипулировал секстаном, угольки плохого табака из капитанской трубки мешались со звёздами.
— Знаете, Райнер, — сказал вдруг капитан. — Когда кончится война, я оставлю флот.
— Понимаю вас, капитан, — безразлично ответил штурман, — после этой войны мы все переменимся. Не убеждён, кстати, что я сумею писать стихи после этой войны.
— Кто знает. Каждый может написать хотя бы одно стихотворение, даже я. Даже я, — и в этот момент капитан решил, что Бог по-прежнему может рассчитывать на него.
— Написать может каждый, но останутся ли слушатели?
— Наверняка. Не может же смерть прийти за всеми сразу.
— Она может прийти постепенно, и мир изменится. Он всегда изменяется постепенно, но всегда в рифму.
Про себя Райнер подумал: «Он мог бы стать священником. Да, точно, у него повадки доброго патера. Только это будет странный священник»
Над носом лодки взошла Венера, похожая на гигантскую звезду.
«Об этом тоже можно написать стихотворение. Мы забыты на земле, и только ход небесных тел напоминает нам о… О чём-то он нам напоминает… Впрочем, все стихи напоминают нам о любви», — рассудил штурман. — «Но эту тему лучше оставить кому-то другому».