Для понимания значения для персов торжественных дней мохаррама обратимся к истории.
Хусейн, находящийся в Мекке, получил от жителей г. Куфы тайное сообщение, что они готовы к восстанию против вступившего на престол Иезида, сына Муавия, для свержения династии Омейядов и просят Хусейна встать на сторону войска правоверных. Однако Иезид также был осведомлен о готовящемся восстании, и прежде, чем оно началось, и Хусейн достиг Куфы, Иезид был отстранен от управления Куфой, и на его место был назначен Убейдулла б. Зияд, правитель Басры, который подавил восстание. Навстречу Хусейну, оказавшемуся между двух огней, Убейдулла выслал отряд под командованием ал-Хурра, чтобы схватить его. Однако Хусейн в речи, обращенной к всадникам, объявил себя халифом и потребовал подчинения себе. Эта встреча произошла в 1-й день месяца мохаррам 61 г.х. (680 г.). На помощь Ал-Хурру был выслан четырехтысячный отряд сирийцев, и, несмотря на желание Хусейна возвратиться обратно в Мекку, раз от него отказались куфинцы, лагерь Хусейна в ночь на 10-й день месяца мохаррам был окружен в месте Кербела («горе и печаль», как сказал Хусейн) войсками Омара б. Саида и Шимра «проклятого», как его называли персы. В субботу утром 10-го дня месяца мохаррам 61 г.х. Хусейн приготовился к смерти, и, как только Шимром была пущена стрела, загорелся бой. Хусейн был ранен мечом в голову, малолетний сын его Абдуллах, сидевший у него на руках, был убит стрелою. Со словами: «Подлинно мы принадлежим Богу, и к Нему мы возвратимся», положив труп ребенка на землю, он отправился к реке Евфрату напиться, но был ранен в лицо. Племяннику Хусейна — Аббасу отрубили руку, и когда пал Хусейн, то Шимр и его всадники проскакали по трупу «князя мучеников», как его называют персы, пока тело имама не превратилось в кровавое месиво.
С тех пор ежегодно в первые десять дней месяца мохаррам все персы переживают трагическую гибель имама и его семейства. Люди пребывают в глубокой печали, как будто гибель имама произошла вчера. Путешественники свидетельствуют, что до настоящего времени разыгрываются мистерии, в которых рассказываются и представляются события 10 мохаррама 61 г.х., а зрители являются не только соучастниками действа, но теми, кто скорбит о несчастные убиенных.
Приведем одно из описаний праздника Мохаррам конца XIX — начала XX в. Оно принадлежит русскому путешественнику Л. Богданову, который писал в 1909 г., что во время праздника Мохаррам на всех перекрестках больших улиц воздвигаются черные палатки, в которых рузеханы («чтецы») рассказывают в трогательных словах историю гибели имама и его семейства, ежедневно проходят мистерии, так называемые тазийе, что означает «оплакивание». И действительно, когда на сцене идет печальная драма Кербелайской степи, рыдания слышатся со всех сторон, зрители в религиозном экстазе бьют себя в грудь и рвут на себе платье. Во время мохаррамского траура все ходят с расстегнутыми воротниками: это, вероятно, должно обозначать, что печаль так велика, что нет времени и желания следить за своей одеждой. По всем улицам начинают ходить траурные процессии, участники которых носят богато разукрашенные знамена, носилки, чтобы подбирать раненых во время Кербелайской битвы, особое знамя с изображением руки Аббаса. По всему городу проходят представления утром и вечером в специально для этого предназначенных зданиях — такийе. Здания эти строятся и поддерживаются на средства частных лиц, и устройство их есть богоугодное дело, подобно постройке мечети или школы. Есть среди них такийе, в которых размещаются несколько тысяч человек, а исфаханская мечеть вмещает 20 000 зрителей.
В Тегеране самая большая такийе, по словам Л. Богданова, носила название «Шахская», так как содержалась на средства шаха и примыкала к дворцу с южной стороны. Это огромное круглое здание без крыши, вместо которой натягивался парусиновый тент. Центральную часть занимала эстрада, на которой происходило действо. Вокруг нее оставляется дорожка для действующих лиц. По стенам — ложи партера, называемые тахтче, а над ними — ложи других ярусов, балахане. Стены совершенно закрыты дорогими коврами, драгоценными керманскими и кашмирскими шалями и золототкаными платками. Всюду висят зеркала, часто очень старой венецианской работы, весьма ценимой в Персии. Лампы и канделябры, любимое украшение персидского дома, сверкая хрустальными подвесками, в неимоверном количестве расставлены повсюду. Над входной дверью висят две написанные на стекле фигуры. Одна в стоячем положении, в зеленой чалме — это Пророк, другая в сидячем — с мечом в руках, платок опускается по арабскому обычаю с головы на плечи — это сам повелитель правоверных. Ложи устраиваются обыкновенно частными лицами, соперничающими между собой в богатстве и украшениях, которые обычно после окончания мистерии приносятся в дар шаху. Вход открыт для всех: и нищий, и солдат, и носильщик сидят рядом с купцом и вельможей, курят с ними из одного кальяна и пьют из одной чашки воду со льдом, разносимую благочестивыми людьми в память страданий от жажды, которые претерпевало семейство имама на Кербелайской равнине. Как добавляет путешественник, «égalité, fraternité» — дело не только этих дней, а вообще всей жизни персов, где нищий и усталый путник всегда найдет себе место за столом вельможи и отдых в его доме [Богданов, 1909, с. 52].