Чествование предков в день Цинмин было также поводом для сбора всех родственников и демонстрации их сплоченности. По всему Китаю, особенно на Юге, после жертвоприношения у могил полагалось устраивать пиршества, в которых участвовали все члены клана. Представители ученой элиты видели в подобных собраниях средство пропаганды конфуцианской морали. Действительность, однако, отстояла далеко от конфуцианских идеалов. Ученые авторы старого Китая постоянно жаловались на то, что «глупый народ» во время этих пиршеств предается пьянству и непристойным увеселениям.
Между тем желание развлечься на прогулке к родовому кладбищу не было чуждо и образованным верхам китайского общества. Женщины и дети собирали свежие цветы и листья, нередко вплетая их в волосы. У могил богатых семей звучала музыка. Изысканные яства, преподносившиеся предкам, съедались участниками жертвоприношений после того, как души умерших поглощали их «духовную» субстанцию. Так живые соединялись с их усопшими предками в жертвенной пище. В середине века, когда в Китае возникла собственно городская культура, верхушка горожан превратила весенний обряд посещения родовых могил в своеобразный пикник. «Горожане, богатые и бедные, выходят в окрестности, — сообщает, например, о праздновании жителями Ханчжоу дня Цинмин ученый XIII в. У Цзыму. — Пение свирелей льется бурливым потоком, гром барабанов возносится до небес… В хмельном забытьи, беспечном веселье никто не замечает наступления сумерек» [Мэн Юаньлао, 1957, с. 148].
Позднее веселые пикники в день весеннего праздника называли в Китае «гулять по весне, любоваться пейзажем». Подробное описание весенних гуляний в Сучжоу в 30-х годах прошлого столетия оставил Гу Лу. Судя по его книге, в день Цинмин все сучжоусцы, от мала до велика, одевшись понаряднее, устремлялись в парки и окрестности города. Многие спешили посетить памятные или известные своей красотой места, другие просто отдыхали среди расцветавшей природы. К услугам гуляющих были многочисленные лотки с вином, чаем и фруктами, тут же давались различные цирковые и театральные представления. В этот день было принято запускать воздушных змеев, что в Китае тоже символизировало изгнание нечисти. Точнее сказать, Цинмин знаменовал окончание периода запусков воздушных змеев, приходившегося на зимнее время [Гу Лу, 1973, с. 3819].
В день поминовения предков многие семьи заказывали буддийские молебны, ибо буддизм в Китае взял на себя заботу о спасении душ умерших в загробном мире. Жители уездных и провинциальных городов чествовали своих Чэнхуанов — божественных покровителей административных территорий в официальной системе культов императорского Китая. Чэнхуаны, считавшиеся начальниками Туди-гунов, выполняли в народном пантеоне функции божественных судей, каравших души грешников. Поэтому в день Цинмин жаждая семья ставила в храме Чэнхуана курительные палочки в искупление возможных прегрешений своих предков. Тогда же устраивались красочные шествия, представлявшие собой своеобразную «инспекционную поездку» Чэнхуана по его владениям [Гу Лу, 4973, с. 3819].
Веселые гулянья были не единственным напоминанием о древних истоках праздника Цинмин как празднования весеннего пробуждения жизни. О них напоминала и традиция сажать в дни весенних празднеств плодовые деревья. Этот обычай, соблюдавшийся даже в императорском дворце, имел настолько большое значение, что праздник Цинмин был также известен под именем Праздника насаждения деревьев. Надо заметить, что в большинстве районов Китая единственным местом, где растут деревья, являются кладбища или горы (тоже слывущие в фольклоре обителью мертвых). О связи культа предков с культом деревьев свидетельствует и уже упоминавшийся обычай привязывать к деревьям на кладбище предназначавшиеся для душ умерших «серебряные» (т. е. изготовленные из белой бумаги) жертвенные деньги. Крестьяне уезда Датянь (провинция Фуцзянь) называли их «рисом белых рос», что, надо полагать, выражало пожелание снять урожай риса чистого, как роса [Датянь, 1975, с. 640].
Как уже отмечалось, характерной особенностью весенних обрядов было собирание свежераспустившихся цветов и молодых побегов, символизировавших обновление жизни. Исключительное значение в дни весеннего праздника по всему Китаю приписывалось иве, которая в народном быту выступала символом связи живущих с предками. В день поминовения усопших молодыми побегами ивы украшали семейные могилы. Их также вешали под крышей дома и на ворота. В средневековом Китае существовал обычай в середине 1-го месяца прикреплять к воротам дома ветви ивы и совершать поклонения предкам в том направлении, куда ветви указывали [Groot de, 1886, с. 254]. Таким образом, народные верования китайцев тоже несут в себе отголоски широко распространенного в древности мотива связи душ умерших и ивы, сохранившегося, в частности, и в русском фольклоре. Вместе с тем, как отметил еще Й.Й. де Гроот, ива, будучи растением долголетним, чрезвычайно жизнестойким и распускающимся вместе с первыми весенними лучами солнца, слыла в Китае символом бессмертия и жизненной силы [Groot de, 1886, с. 253]. Жители Восточного Китая, в особенности женщины и дети, вплетали в волосы веточки ивы, ибо, согласно древнему народному поверью, тот, кто сделает это, «будет румян лицом и не состарится» [Гу Лу, 1973, с. 3817]. В провинции Хунань бытовала поговорка: «Кто не носит иву в Цинмин, тот после смерти превратится в теленка» [Хунань, 1985, с. 182]. В Пекине волосы или одежду украшали веточкой ивы для того, чтобы после смерти не переродиться в «желтого пса» [Ли Цзяжуй, 1936, с. 49].