Семен Михайлович взглянул на карту.
— Так, говоришь, Александр Яковлевич, в Сквире противника нет? — спросил он, помолчав.
— Нет. Был батальон. Ушли на Погребище.
— На Погребище? Климент Ефремович, а ведь выходит в точности, как вы говорили. Они ждут нашего удара на Погребище… А что, если мы теперь ударим сразу в трех пунктах? Прорвем фронт между Фастовом и Пустоваровской…
За окнами вспыхнула молния. Зарокотал гром. В хате дрогнули стекла.
Тихо ступая, в комнату вошел Зеленский, секретарь Семена Михайловича, совсем еще молодой командир с крупными чертами лица.
— Разрешите, товарищ командующий? — спросил он, притворив дверь. — Получен приказ товарища Сталина.
— Приказ? Дайте сюда.
Зеленский подал приказ.
— «…Главными силами армии прорвать фронт противника на линии Ново-Фастов — Пустоваровка. Стремительным ударом захватить район Фастов и, действуя по тылам, разбить киевскую группу противника», — глядя через плечо Буденного, отчетливо прочел Ворошилов.
Удар грома с новой силой прокатился над крышей. По стеклам застучали первые капли дождя. Вслед им, осветив верхушки деревьев, вспыхнула молния, и во всю ширь днепровской долины, от Кременчуга и до Белой Церкви, прокатился потрясающий грохот. Ливень хлынул на землю…
Полковой врач Косой, маленький, робкий и румяный человек, очень похожий на мальчика, приставившего в шутку усы, сидел у койки Тюрина и, держа его руку, считал пульс.
Дуська, широко раскрыв глаза, с жалостью смотрела на осунувшееся, без кровинки лицо Тюрина. Его голова, обмотанная бинтами, казалась несоразмерно большой, и от этого лицо со страдальческой складкой в уголках губи заострившимся носом было совсем маленьким и ребячьим.
Косой поднялся и устало вздохнул.
— Дуся, вы побудете здесь, — заговорил он, взглянув на часы. — Я пойду к себе, отдохну немного. Три ночи не спал.
— Товарищ врач, а он будет живой? — с тревогой спросила она.
— Теперь будет, — сказал Косой с твердой уверенностью. — Но, видимо, придется ампутировать ногу. Вы часа через два разбудите меня и приготовьте линейку. Отправим его в госпиталь вместе с общей колонной.
Косой вышел.
Дуська присела в ногах Тюрина. К горлу ее подкатывали слезы. «Вот, — думала она, — жил себе человек, ходил, веселился, а теперь ногу отрежут. А ведь молоденький. Совсем еще мальчик. И мать, поди, есть». Она хлюпнула носом и, превозмогая отчаянное желание зареветь, смахнула со щеки набежавшую слезу. «Ох, уж эти мне мужики!» — подумала Дуська.
Она вздохнула и вдруг вздрогнула, уловив на себе пристальный взгляд.
Тюрин, открыв глаза, смотрел на нее.
— Ой, миленький! Лучше тебе? — вся оживившись, почти вскрикнула Дуська.
Тюрин ничего не ответил, продолжая смотреть на нее.
— Ты ведь три дня в бреду лежал, — заговорила она. — То в атаку кидался, то Сашу поминал.
— Дзионьков взяли? — тихо спросил Тюрин.
— Нет. Пулеметами нас отбили, — сказала Дуська.
В глазах Тюрина промелькнула тревога.
— И что, большие потери?
— Большие. С вашего эскадрона трех человек убили: Позднякова, Мишуту и взводного Бобкина. У нас — Гришина и Приходько. А пораненных!.. Петьку-махновца конь к панам занес. Удила закусил. Потом разведка нашла его. Как есть весь штыками поколотый. Надругались гады над ним. И тебе б то же было, если б не Вихров.
Тюрин широко раскрыл глаза.
— Вихров? А что Вихров? — спросил он тревожно.
— Так он же тебя на коня взял. Как они с пулеметов ударили — мы назад, а ты остался. Вот он, значит, вернулся и поднял тебя… Ты лежи, лежи себе, — вдруг забеспокоилась Дуська, увидя, что Тюрин зашевелился.
Он тяжело и часто дышал. На его бледном лице проступили розовые пятна.
— Дуся, — сказал он, помолчав. — Иди позови Вихрова.
— Нельзя, миленький. Врач не приказывал никуда уходить.
— Так тут рядом.
— Нельзя, родной мой, не имею права.
— Значит, не пойдешь? — грозно сказал Тюрин, приподнимаясь на локтях. — Хорошо. Тогда сам пойду. — Он резко привстал и, болезненно вскрикнув, упал на подушку.
— Ну, хорошо, хорошо, милый, схожу, — сказала Дуська, с беспокойством взглянув на него.
Она выбежала из палатки и, размахивая руками, стремглав побежала по пустынной сельской улице.
Когда, спустя некоторое время, она возвратилась вместе с Вихровым, Тюрин лежал, закрыв глаза, и, казалось, спал.
Дуська нагнулась над ним.