— Не надо, — прошептал Вихров. — Не беспокой его. Он спит.
— Нет, я не сплю, — тихо сказал Тюрин, открывая глаза. — Алеша, подойди сюда, сядь… Дуся, выйди, пожалуйста.
Вихров осторожно присел на кровать.
— Алеша, знаешь что… очень, понимаешь, нехорошо получилось, — запинаясь, заговорил Тюрин, перебирая худой рукой одеяло. — Ты прости меня, Алеша… я очень плохой человек… Как это комиссар на курсах говорил? Непорядочный. Да… Ты вот всегда болел за меня, заботился… Был настоящий друг… а я тебе такое сделал… такое, что и назвать не могу…
— Не надо, Миша, не говори. Я все знаю, — сказал Вихров, поглаживая руку товарища.
— Знаешь? Откуда знаешь? Тебе Саша сказала, что я ей наврал про тебя?
— Нет, не Саша, но это не имеет значения.
— Значит, знаешь? Ну, тем лучше. Прости меня, Алеша. Ведь вряд ли мы теперь увидимся. Я не спал и все слышал. Доктор говорил, что мне ногу отрежут, — в голосе его прозвучало рыданье. — Слушай, Алеша… знаешь, что я тебя попрошу? Позови сюда Сашу. Я хочу с ней проститься. Ты ничего не имеешь?
Вихров поднял голову, собираясь итти, и вдруг увидел Сашеньку, которая, вся подавшись вперед и прижимая руки к груди, стояла у изголовья кровати.
С утра 5 июня на землю опустился густой промозглый туман. Моросил мелкий дождь. Воздух был полон приглушенных звуков. Слышался конский топот, тихие голоса, железное громыхание артиллерийских запряжек: сосредоточиваясь к месту прорыва, по раскисшим дорогам шли полки и дивизии. В начале шестого часа утра первая бригада 4-й дивизии вошла в деревню Молчановку. Эскадроны в ожидании приказа спешивались на площади подле церкви, слышались тихие разговоры и смех. Где-то, пиликнув, смолкла гармошка.
Взводный Ступак, еще на походе заступивший на место заболевшего командира эскадрона, чертил ножнами шашки по мокрой земле и, с трудом подбирая слова, говорил, обращаясь к бойцам:
— Значица, товарищи бойцы, понимать надо так: паны забрались в окопы и смеются над нами. Они интересуются знать, как, мол, буденновцы достанут до них через проволоку. Положение наше, товарищи, трудное. Проще сказать, тяжелое положение. Но, как говорит товарищ Ленин, нет ничего невозможного. Правильно. Нам надо только набраться духу и вдарить так, чтобы у панов очи разом на лоб повылазили. Надо им показать, что такое есть Конная армия, с которой им надо не смеяться, а плакать…
Тут он ввернул хлесткую прибаутку, встреченную бойцами взрывом веселого смеха, и еще раз пояснил, что под властью панов томится пол-Украины, а в тюрьмы брошено несколько тысяч красноармейцев, которые умирают с голоду.
— Теперь, ребята, слушай сюда, — говорил Ступак, изображая кружок на земле. — Это вот деревня Молчановка; здесь находится наша дивизия, а перед нами, у Озерна, укрепились паны. Задача дивизии — прорваться у Озерна. Правей нас, у Шапеевки, четырнадцатая дивизия. Она будет бить разом на Самогородок, Левее одиннадцатая наступает на Снежно. Шестая дивизия будет итти чуток левее, почти следом за нашей. Всем нам задача — выбить панов с Киева… — Ступак расправил мокрые желтые усы, оглядел бойцов и громко спросил: — Все ли понятно? У кого есть вопросы?
— Понятно! Доколь на месте стоять? Даешь наступление, товарищ комэск! — загудели в рядах голоса.
По улице послышался быстрый конский топот. К Ступаку подскакал захлестанный грязью боец. Он нагнулся с седла, что-то шепнул ему на ухо. У Ступака дрогнула светлая бровь и старое лицо приняло озабоченно-серьезное выражение. Он повернулся к эскадрону и подал команду.
Бойцы торопливо оправляли седловку, разбирали поводья и поспешно садились. Вдруг по рядам прошло радостное оживление. Из глубины улицы мчалось несколько всадников. Несмотря на туман, Ступак сразу же узнал Буденного. Плечо к плечу с ним, придерживая повод лошади, скакал Ворошилов. В двух флагах за ними ехал Зотов. Вслед ему скакали два трубача-сигналиста и казак с кумачевым значком.
— Какого полка? — спросил Буденный, равняясь с головным эскадроном. — А, Ступак! — узнал он командира. — Начдива не видел?
— Да вот он, начдив, Семен Михайлович, — сказал стоявший на фланге старый боец, показывая плетью вдоль площади.
Навстречу Буденному скакал начдив Карачаев. Рослая вороная лошадь, согнув шею, пустив хвост пером, легко несла на себе словно влитого в седло большого смуглого всадника в сдвинутой на затылок смушковой папахе.
— Чего же вы, товарищи, до сих пор толчетесь на месте? — спросил Буденный, нахмурившись, когда Карачаев подъехал к нему и доложил обстановку.
— Сейчас начнем, Семен Михайлович. Третья бригада задержалась, — сказал Карачаев.