— Хорошо. Можете взять свои вещи… Омельченко, дай им казака.
Сотник внимательно оглядел стоявшую перед нам толпу. Его взгляд задержался на небритом человеке в солдатской шинели.
— А ты кто такой? А ну, выйди вперед! — приказал он.
Человек, прихрамывая, вышел из рядов и подошел к офицеру.
— Где шинель взял? Красноармеец?
— Шинель у меня от старой службы осталась, — нехотя сказал человек, отставляя правую ногу.
— Какого полка?
— Фанагорийского гренадерского имени фельдмаршала князя Суворова.
— Солдат?
— Так точно.
— Как же ты, мерзавец, стоишь?! — бешено закричал Красавин. — Распустился в совдепии! Службу забыл?!
Солдат неловко переступил с ноги на ногу.
Сотник поднял руку и коротко двинул его в подбородок. Солдат покачнулся и побледнел. Тонкая струйка крови потекла по краю дрожащих от негодования губ.
— Большевик?
— Какой я большевик? Я…
— Омельченко, взять! — крикнул Красавин подбежавшему вахмистру.
Вахмистр мигнул казакам.
— Пустите, я и так пойду, — хмуро сказал солдат схватившим его казакам. — Куда я на одной ноге убегу?
— Врет он, — недоверчиво протянул вахмистр.
— Да нет, и вправди нога вроде деревянная, — сказал пожилой чубатый казак, нагибаясь и ощупывая ноги солдата.
— Ладно, пустите его, — с досадой сказал сотник.
Он вынул из кармана носовой платок и, брезгливо морщась, стал смахивать с шинели мелкие капельки крови.
— Вашбродь, господин полковник идут, — почтительно проговорил вахмистр, показывая в глубину платформы, откуда торопливо шагал тучный человек в офицерской шинели.
— Ну, как дела, сотник? — спросил мягким баском полковник, подходя и оглядывая притихшую толпу пассажиров круглыми, навыкате глазами.
— Человек двадцать выловили, господин полковник.
— Очень хорошо… Ну, кончайте с ними скорей. Корпус подходит, и генерал будет недоволен задержкой.
Вдали раскатился заливистый гудок паровоза. Послышался быстро нараставший грохот. В густом облаке дыма на станцию влетел бронепоезд. Замелькали покрытые защитной броней вагоны с пушками и пулеметами в амбразурах. На вагонах большими белыми буквами было что-то написано. Сашенька успела прочесть: «На Москву». Прогремев мимо платформы, поезд остановился. Паровоз, набирая пары, задышал быстро и тяжело, как человек после долгого бега.
— Ах, доченька! — говорила Сашеньке подсевшая к ней старушка в очках, после того как оставшимся пассажирам было приказано возвратиться в вагоны. — Скажи, какие вредные люди!.. Напугалась-то, поди, как?
Сашенька улыбнулась, собрав на переносье мелкие морщинки.
— Что вы, бабуся! Ну, ни капельки, — храбро сказала она, тряхнув светлыми вьющимися волосами. — А вот за вас я напугалась, — кивнула она на сидевшего напротив безногого солдата.
Поезд неожиданно дернулся. Вдоль вагонов пробежал судорожный перезвон буферов.
— Ну, кажись, поехали, — сказал солдат. — Наконец-то…
Он вдруг прищурился, глядя в окно. Там, над белым фасадом вокзала с надписью «Таловая», поднимался столб дыма.
— Гляди, что делают! А? Станцию запалили!.. Постой, а это что? — он привстал и оторвал фанеру.
Сашенька поднялась и тоже заглянула в окно. По степи, задернутой на горизонте мглистой дымкой дождя, двигалась навстречу медленно ползущему поезду длинная черная лента. Извиваясь между холмами, она приближалась, росла. Теперь уже простым глазом было видно, как по степи в облаке пара сплошной колонной двигалась конница. Вдоль колонны пестрели красные околыши донских казаков. Их поджарые лошади с подвязанным в узел хвостами шли ходкой рысью. Впереди ехал осанистый генерал в серой папахе. На его длинном лице курчавилась расчесанная надвое черная борода. Ветер рвал и завертывал на седло красные полы шинели. Под генералом, высоко выкидывая передние ноги и распушив хвост, плавно вымахивал рысью светлорыжий красавец-жеребец с белыми бабками.
— Братцы мои! — ахнул солдат. — Так это ж Мамонтов!
— Мамонтов? А кто он такой? — быстро спросила Сашенька.
— Главный вешатель у Деникина. Кавалерией у них командует, — ответил солдат. — Гляди, дочка, еще едут.
На воронежском тракте показалась другая колонна. Она вскоре приблизилась, и Сашенька увидела почти рядом восточные горбоносые лица с острыми усами. На всадниках были бурки с белыми башлыками и лохматые папахи. Крайняя лошадь, увидя поезд, в испуге шарахнулась. Всадник взмахнул плетью и злобно оскалился. Его крупный гнедой жеребец взвился на дыбы, пробежал несколько шагов на задних ногах и, опустившись, вновь пошел ритмично выписывать размашистой рысью.