Высоко взметнулись каскады ослепительных брызг. Послышались крики и вопли тонувших…
Могучий вороной конь коренного выноса упрямо боролся с тяжелым орудием, увлекавшим его на дно быстрой реки. Раздувая широкие ноздри, сверкая вылезавшими из орбит глазами, высоко вскидывая мощные ноги, он бил по головам и спинам людей, тщетно пытаясь найти точку опоры. Но силы уже изменяли ему; словно прощаясь с солнцем, он заржал тихо и жалобно. Еще миг — и вода беспощадно сомкнулась над его головой.
Над долиной неслись громкие крики. Едва последние всадники бросились в воду, давя и сшибая друг друга, как вдали показалась колонна. Над передними рядами трепетало большое красное знамя. Почти одновременно влево, у перелеска, показалась другая колонна. Обе колонны широкой рысью подходили к реке.
Увидев их, генерал, командующий группой, подозвал стоявшего неподалеку командира 2-й кавалерийской дивизии и приказал контратаковать неприятеля и уничтожить его.
Кавалерийский бой разыгрался близ опушки старого соснового леса.
Бригада буденновцев развернулась у перелеска и двинулась навстречу уланам, все ускоряя и ускоряя аллюр. В нескольких шагах перед строем улан скакал на большой серой лошади сухощавый полковник. Он повернулся к передним рядам, крикнул что-то, блеснув прямым, как свеча, палашом. Со стороны рощи, колебля флюгера пик, выскочил на галопе 2-й уланский полк. Опустив сверкнувшие пики, уланы с криком ринулись во фланг атаковавшей бригаде. Бригада дрогнула. Передние повернули лошадей, и вся бригада широким потоком хлынула назад, к перелеску. И как раз в ту минуту, когда передние достигли опушки, одинокий всадник с большими усами, до того наблюдавший с пригорка за ходом боя, вылетел вперед, быстрым движением поправил заломленную на затылок папаху, рванул из ножен кривой кавказский клинок и помчался навстречу полковнику.
— Начдив! Начдив! — пронеслось над рядами буденновцев.
Припав к луке, откинув назад руку с обнаженным клинком, Пархоменко молча скакал навстречу полковнику. Рослый полковничий конь, крутя куцым хвостом, тяжелым скоком шел на него. Прищурившись, глядя зорко вперед, Пархоменко привстал на стременах, готовясь к удару. Сильной рукой он рванул поводья. Лошадь взвилась, и солнечный луч вспыхнул на высоко поднятом острие шашки… Ахнуло поле от победного крика, бойцов. Бригада повернула и с обеих сторон ударила по уланам, потерявшим своего командира. Сшибаясь и кружась, все с криком понеслось в сторону старого леса.
В то время как Пархоменко громил ударную группу белополяков, на остальном участке фронта бой разгорался с невиданной силой. На протяжении тридцати километров от Джибулки до Билька-Шляхетской и Чижикува сотрясали воздух залпы тяжелых батарей. К двум часам дня 4-я дивизия, сломив сопротивление наиболее стойкой 13-й познанской дивизии, находилась уже в двух километрах от Львова. Почти одновременно 6-я дивизия, дравшаяся на левом фланге Конной армии, вклинилась в оборонительную полосу 5-й дивизии легионеров. Фронт врага дрогнул. Командование 6-й польской армии двинуло в бой последние резервы… Казалось, еще удар — и Львов будет взят.
Наступившая темнота отодвинула решительный штурм на завтра.
Над Львовом опускалась глубокая ночь. То тут, то там в полумгле, близко, казалось — рукой подать, зажигался огонек и, мигнув, угасал. Месяц еще не взошел, в низинах лежала непроглядная тьма. Вокруг было так тихо, словно город притаился, прислушиваясь к ночным звукам и шорохам. Вправо, у фольварка Пруссы, трепетало розоватое зарево. В темном небе перебегали зарницы.
Ворошилов и Буденный сидели на стоге сена и, поглядывая в сторону Львова, тихо беседовали.
— В том-то и суть, Семен Михайлович, что отвага — дело хорошее, но отвага без головы не много стоит, — говорил Ворошилов. — Удивительный человек этот Маслак. Никак не могу выбить из него партизанский дух.
Буденный молча слушал, покручивая ус. Разговор шел о неудачной атаке Маслака, который бросил бригаду на пулеметы и понес потери.
— Я думаю так, Климент Ефремович, — заговорил Буденный, помолчав — снимем его с бригады и предадим суду военного трибунала, чтобы и другим неповадно было. Я ему уже раз говорил, предупреждал.
— А вот возьмем завтра Львов, встанем на отдых и разберемся с этим делом, — сказал Ворошилов. Он поднял голову, услышав чьи-то шаги. — Кто идет? — спросил он.