— Я, Климент Ефремович, — послышался голос Орловского. — Там ребята банку консервов достали и немного молока, — сказал он, подойдя. — Так, может быть, вы с Семеном Михайловичем закусите?
— Ну что ж, прекрасно, Сергей Николаич, — весело сказал Ворошилов. — Только посидим немного. Больно уж ночь хороша. Присаживайтесь с нами, поговорим…
— Я вот поглядел на эту банку консервов, и мне вспомнилась наша студенческая жизнь, — заговорил Орловский, устало приваливаясь к копне. — В Москве, у Дорогомиловской заставы, был дом. В нем помещалось общество трезвости. Мы, студенты, называли его обществом по уничтожению спиртных напитков. Там у них чуть ли не каждый день происходили банкеты. А внизу помещалась дешевая столовка, вернее сказать — харчевня. Содержала ее вдова Алтуфьева. Так мы, студенты, покупали у нее обрезки всякие. Они казались нам с голоду царским кушаньем… Я бы сейчас этих обрезков один полведра съел.
— Так вы идите и съешьте эту банку консервов, Сергей Николаич. Я что-то не хочу есть, — сказал Ворошилов.
— Я тоже не хочу, — подхватил Буденный.
— Спасибо за великодушие, но мне эта банка, как слону горошина, — улыбаясь, сказал Орловский. — Сейчас бы такой обед съесть, какой, помните, закатил старый граф Ростов для этого… для Багратиона.
— А, да… совсем бы неплохо, — усмехнулся Ворошилов. — Так мы и не успели, товарищи, дочитать до конца «Войну и мир»… На чем мы остановились, Семен Михайлович?
— Васька Денисов отбил русских пленных. Я один дочитывал эту главу.
Вблизи послышались торопливые шаги.
— Разрешите, товарищ командующий? — спросил из темноты густой голос Зотова.
— В чем дело, Степан Андреич? — спросил Буденный, повертываясь.
— Получен приказ, товарищ командующий, — произнес Зотов встревоженно. — Ничего не пойму.
— Дайте сюда, — сказал Ворошилов.
Буденный зажег электрический фонарик и, прикрывшись буркой, стал светить Ворошилову, который, взяв из рук Зотова приказ, начал читать его про себя.
— Что? Что такое? Конной армии оставить Львов и итти на Владимир-Волынский? — заговорил он озабоченно. — Нет, нет, этого ни в коем случае нельзя допускать. Это… Я даже не знаю, как это назвать…
— Измена, — тихо, как бы про себя, сказал Зотов страшное слово.
— А зачем нас перебрасывают? — спросил Буденный.
Ворошилов быстро пробежал приказ до конца.
— На Западном фронте противник потеснил наши части, — заговорил он, нахмурившись. — Нас перебрасывают будто бы на помощь Запфронту, тогда как взятие Львова является единственно возможной и лучшей помощью Запфронту. Если мы уйдем отсюда, это вызовет отступление наших войск также и на Юго-западном фронте.
— Ну и приказ! — Буденный с осуждающим выражением покачал головой.
— Приказ — на радость польским панам, — тихо сказал Зотов.
— А кто подписал? — спросил Буденный.
— Троцкий.
— Ох, Троцкий!.. Ну, погоди… — У Семена Михайловича судорожно задвигались руки, его побледневшее лицо стало страшным от гнева. — Что будем делать, Климент Ефремович? — спросил Буденный, пытливо взглянув на Ворошилова.
— Что делать? — Ворошилов провел рукой по взмокшему лбу. — Будем добиваться отмены приказа…
Ночь густела. В глухом лесу, в лощинах, кое-где горели костры. Вокруг них, перебрасываясь словами, сидели и лежали красноармейцы. Когда огонь начинал затухать, один из бойцов поднимался, шел в гущу леса и, возвратившись с огромной охапкой валежника, бросал его на горевшие угли. Тогда вспыхивало веселое пламя, выхватывая из тьмы то кузов тачанки, то подседланных лошадей, привязанных к деревьям, то высокую стену леса.
— Чего бы я съел, ребята, сейчас… — мечтательно протянул молоденький красноармеец в буденовке. — У нас дома аккурат в это время кур, цыплят режут. Вот бы…
— Не зуди, сачок! И так тошно, — мрачно оборвал его Климов.
— Ребята, у кого есть закурить? — спросил Харламов.
— У товарища доктора спроси. У него полный кисет, — посоветовал боец в черной кубанке.
— Он занятый с взводным, — сказал Климов.
Харламов привстал над костром. Кузьмич, замещавший эскадронного писаря, что-то писал, лежа на животе. Подле него полулежал, опираясь на локоть, взводный Сачков.
— Сколько у тебя получается? — спросил Кузьмич, поглядывая поверх очков на Сачкова.
— Значица, так. Пиши: первый взвод — семь человек.
— А Миша Казачок? Он в руку раненный.
— Ехать может?
— Факт. Да он в лазарет нипочем не пойдет.
— Значица, Миша не в зачет… Пиши: девять человек во втором… В третьем раненых нет. Нет, постой, Кирюшку контузило. Пиши: один. В четвертом — восемь…