— Я вижу, что ты не хочешь меня понять, Маслак, — спокойно заговорил Бахтуров. — Я замещаю заболевшего политкома корпуса. Следовательно, ты обязан принять к немедленному исполнению все то, что я тебе сказал. Запомни, что при первом же замечании я поставлю вопрос о снятии тебя с бригады. Говорю это тебе как представитель партии большевиков. Так что имей это в виду.
— Так! Все понятно! — Семен Михайлович, нахмурившись, постучал по столу. — Садись, Маслак, и помни, что если только допустишь еще подобное безобразие, то — трибунал. Два раза я не люблю говорить. Ты меня знаешь.
Маслак покрутил носом и, ворча что-то, уселся на табурет.
Дверь скрипнула. В горницу вошел адъютант.
— Товарищ комкор, — обратился он к Буденному, — Дундич прибыл из разведки. Просит принять.
— Дундич? — Семен Михайлович, сразу повеселев, взглянул на Бахтурова. — Гляди-ка! А? Как по заказу! Ловок! Зови его скорей!
Адъютант открыл дверь и пропустил быстро вошедшего Дундича, который, храня строгое выражение на безусом, загорелом лице, остановился у стола напротив Буденного. На нем была сдвинутая набок серая кубанка, открывавшая высокий чистый лоб с падавшими на него потными завитками темных волос, забрызганная грязью куртка и краповые[7] бриджи, туго перехваченные ниже колена высокими сапогами со шпорами. Человеку, не знавшему его, трудно было поверить, что этот совсем еще молодой серб с добрыми голубыми глазами и мягкими чертами тонкого, как у девушки, красивого лица был настолько умен и бесстрашен, что товарищи, не задумываясь, шли с ним на самое опасное дело. В мировую войну освобожденный русскими из австрийского плена вместе с несколькими товарищами, ранее служившими с ним в одном из гусарских полков сербской армии, Дундич, от природы честный человек, в октябре семнадцатого года со всем юношеским пылом примкнул к пролетарской революции и, вступив в Красную Армию, за короткое время завоевал почти легендарную славу.
Собравшиеся, умолкнув, приветливо смотрели на Дундича. Один лишь завистливый от природы Маслак со скрытой враждой, исподлобья глядел на него.
— Ну, рассказывай, Иван Антонович, — ласково обратился к Дундичу Буденный.
При общем молчании Дундич доложил об исполнении возложенной на него задачи. Обнаружив у хутора Зимняцкого движение больших конных масс противника в северном направлении, он увязался за ними и установил, что имеет дело с корпусом Мамонтова. В корпусе до пяти тысяч сабель при восьми четырехорудийных батареях. Но — и это самое главное — несколько дней назад в этом же направлении прошли какие-то другие конные части противника еще большей численности.
«Кто бы это мог быть?» — подумал Буденный. Он с немым вопросом посмотрел на Дундича.
Дундич пожал плечами.
— А откуда ты узнал, что видел Мамонтова? — спросил Семен Михайлович.
— От зороблянника… От плэнного! — быстро поправился Дундич.
— Где он?
— Нэ хотэл пойти. Понимаэтэ?
— У тебя потери есть?
— Нэт, товарищ комкор. Толко трофэи, — сказал Дундич, решительно взглянув на Семена Михайловича.
— Ну, ловок! — сказал Буденный.
Он, перегнувшись через стол, пошептался о чем-то с Бахтуровым, потом поднялся, объявил совещание закрытым и приказал начдивам приготовиться к выступлению.
Застилая даль мокрым туманом, сеял мелкий, надоедливый дождь. Лошади скользили по раскисшей дороге, спотыкались, месили копытами вязкую глину. Медленно тянулись залепленные грязью по ступицы пулеметные тачанки и пушки. Ездовые скрепя сердце секли плетьми выбившихся из сил лошадей.
Ока Иванович Городовиков ехал на своем обычном месте перед первой бригадой и, ощущая, как за спину стекали холодные струйки воды, с досадой думал о том, как часто случайность ломает удачно задуманный план. С момента выступления из Усть-Медведицкой дождь лил, почти не переставая, вот уже третьи сутки, и корпус только что прошел станицу Аннинскую, тогда как, по предварительным расчетам, должен был к этому времени достичь Таловой.
Но нет худа без добра. Изменник Миронов, случайно перехвативший один из приказов Буденного, решил, что конный корпус уже прошел на Таловую. Высланная Мироновым разведка подтвердила его предположения, сообщив, что какие-то конные части прошли в северном направлении. Это был Мамонтов. Разведка, наблюдавшая издали, донесла, что видела буденновцев. И теперь Миронов, двигавшийся со своим сводным корпусом беспечно, без охранения, по пути грабя хутора и станицы, не знал о приближавшейся к нему дивизии Городовикова и не принял мер к обороне.