Полковник помолчал, выражая на своем полном лице крайнее неудовольствие, потом вынул из кармана носовой платок, провел им по большому залысому лбу и продолжал:
— Будем смотреть правде в глаза: большинство, — я имею в виду широкие народные массы, — относится к нам с тревогой и ненавистью, меньшинство — с признанием и надеждой. Надо сделать так, чтобы все видели в нас своих избавителей. Цель оправдывает средства. Наполеон говорил, что он всегда готов был у нужного ему человека поцеловать любое место. Мне, как русскому офицеру, это, конечно, претит. Но что делать? Обстоятельства заставляют. «На войне все средства хороши», — сказал Клаузевиц. Вот именно: все для победы… Ну, а когда мы возьмем и очистим Москву, — при этих словах у полковника нервически задергался живчик над глазом, — тогда мы заговорим во весь голос. Ты, Алексей Николаевич, знаешь меня не первый год. За учредилку умирать я не буду…
В коридоре послышались шаги. Кто-то шел, стуча каблуками.
— Генерал, — сказал полковник, прислушиваясь.
Шаги замерли напротив купе, дверь шумно раскрылась, и вошел небольшой рыжеватый человек с щетинистыми усами и прической бобриком.
— Что, заняты? — спросил он отрывисто, скользя взглядом круглых и желтых, как у ястреба, глаз по вставшим перед ним офицерам.
— Никак нет, — сказал полковник. — Разрешите представить вам нового начальника Освага.
— Освага? — генерал недоброжелательно посмотрел на капитана. — Откуда прибыли?
— От генерала Сидорина, ваше превосходительство.
— Та-ак-с… Там у вас, в Осваге, капитан, собралась шайка-лейка, — сердито заговорил генерал, шевеля широкими ноздрями короткого носа. — Дамочки какие-сь там, барышни разные. Вот! По-моему, надо поразогнать эту компанию и набрать новых работников. Вы займитеся этим делом, господин капитан, а не то я сам до них доберусь, не будь я Шкуро́. Вот… Полковник, вы, как освободитесь, зайдите ко мне, — неожиданно сбавив тон, произнес он общительно и, вильнув привешенным к башлыку пышным волчьим хвостом, скрылся за дверью.
Начальник штаба и капитан переглянулись.
— Видал, Алексей Николаевич? — тихо спросил полковник, смеясь одними глазами.
— Да-а… — протянул капитан. — А мне почему-то казалось, что он академик.
— Кто? Он? — начштаба расхохотался. — Вчерашний казачий урядник. Ты, следовательно, не знаешь, как он попал в генералы.
— Нет. А как?
— Нажал на раду, погрозил кого-то там повесить, ну, рада и произвела его. В наши времена и не то может случиться, Алексей Николаевич.
— Да что ты говоришь! А я ведь считал… Помнится, в германскую войну был какой-то подполковник Шкуро. Я думал, тот самый.
— Федот, да не тот… Но все же надо отдать ему справедливость: умеет себя держать. В Бонапарты, конечно, не годится, но есть такой, знаешь ли, оперативный полет мысли, — полковник, подняв руку, пошевелил пальцами, — и, главное, весьма авторитетен среди казаков, все же свой человек… У нас два таких лихача — он и Покровский. Тот тоже самопроизвелся.
— Позволь, а Мамонтов?
— Мамонтов? Ну, этот кадровый. Большого масштаба человек. Говоря между нами, его прочат в коменданты Москвы… Ну, ладно, дорогой. Ты пока посиди, покури, а мне нужно к генералу.
Полковник взял со стола папку с бумагами и, блеснув аксельбантами, вышел в коридор.
Шкуро в позе Цезаря стоял за столом и на вопрос полковника: «Разрешите?» сделал привычный жест, величественно махнув рукой вниз, словно допускал вошедшего к целованию ног.
Внутренне усмехнувшись, полковник подошел к столу.
— Ну, что у вас нового? — спросил Шкуро, взглянув на него снизу вверх.
— Получена директива генерала Сидорина, Андрей Григорьевич, — спокойно сказал начальник штаба.
Он раскрыл папку и положил перед присевшим к столу генералом несколько скрепленных вместе листов с мелко напечатанным текстом.
— Чего они тут пишут? — спросил Шкуро, сдвинув рыжие брови.
— Это в развитие приказа номер ноль пятнадцать, Андрей Григорьевич. Командующий армией подчиняет вам на время операции генерала Мамонтова, — пояснил полковник.
Шкуро самодовольно усмехнулся и покачал головой.
— Та-ак-с… Мамонтова, значит, подчиняет. Гм… Здорово! — Он поднял голову и отложил директиву. — Ну, это я потом прочту. Тут что-то много написано…
— Андрей Григорьевич, получен приказ верховного главнокомандующего, — сказал начальник штаба.
Шкуро, насторожившись, быстро взглянул на него.
— Насчет чего?
— О запрещении расстрелов.