Блеснув стеклами больших четырехугольных очков, пилот обеими руками снял с головы кожаный шлем.
— Касаки? — с не русским акцентом спросил он Харламова, который, придерживая лежавшую поперек седла винтовку, настороженно смотрел на его сухое лицо.
— Казаки, — твердо сказал Харламов. — А ты кто такой?
— Олл райт! Хорошо! — пилот осклабился, показав крупные желтые зубы, и вдруг, придав лицу смиренное выражение, осенил себя широким крестом. — Айм… ю… Ошен рад. Хай ду ю ду?[8] Будьте здоровы.
— Здорово!.. — выжидающе сказал Харламов.
В стороне послышался быстрый конский топот.
Харламов оглянулся. В сопровождении ординарца к ним скакал Городовиков.
— Ну, в чем дело, ребята? — спросил он, подъезжая.
— Да вот какой-то прилетел, товарищ начдив, — Харламов показал винтовкой. — Вроде не русский.
— Мамонтовуесс? — спросил пилот, признав в Городовикове командира.
— Мамонтовцы, — подтвердил Ока Иванович.
— О, вери гуд![9] Я есть энглиш пилот, — радостно улыбаясь, заговорил англичанин. — Я имей… Как это русску говорит? Ага!.. Я имей пакет ту джонералл Мамонтов.
— А ну, бери его, ребята, — сказал Городовиков. — Абучимов! — позвал он ординарца. — Скачи к Семену Михайловичу. Передай — срочный дело!
Харламов толкнул лошадь к самолету и, вскинув к плечу винтовку, крикнул:
— А ну, руки кверху!
— Уай![10] — в ужасе крикнул пилот. — Вы буденновуесс? — он откинулся назад, схватившись за борта кабины.
— А ну, вылазь! — грозно сказал Харламов, глядя в его побледневшее, с подрагивающими губами, сразу ставшее ему ненавистным лицо. — Оробел?… Митька, держи моего коня. Я его так возьму.
Он быстро спешился, бросился к англичанину, сгреб его в охапку и со словами: «Ну-ка! Кабы мне тебя не сломать!» — вытащил его из кабины и поставил на землю.
Весь съежившись и втянув голову в плечи, словно его охватил ледяной холод, пилот застыл с поднятыми руками.
— Митька, слазь! — распоряжался Харламов. — Обыщи его, а я постерегу. — Он угрожающе щелкнул затвором винтовки.
Митька спешился и, закинув повод на руку, стал обыскивать летчика..
— Вот и пакет, товарищ начдив, — сказал он, вынимая из бокового кармана комбинезона толстый пакет и подавая его Городовикову.
Ока Иванович взял пакет и тронул лошадь шагом навстречу Буденному, который в сопровождении Бахтурова, Зотова и еще каких-то всадников быстро скакал к самолету.
— Пакет генералу Мамонтову. По ненахождений такового вручается вам, Семен Михайлович, — улыбаясь, объявил Городовиков, когда Буденный, придерживая лошадь, подъехал к нему.
— Ловко! На ловца и зверь бежит, — сказал Буденный. — Вот это да!
Он подъехал к самолету, бросил косой взгляд на пилота и распечатал пакет.
Перехваченный приказ командующего Донской армией генерала Сидорина раскрывал карты белых. Это был почти фантастический случай. Казалось, сама судьба ворожила большевикам.
Теперь, когда Семен Михайлович знал, что Шкуро занял Воронеж и ждет туда Мамонтова, он мог действовать с открытыми глазами. Против двенадцати полков его корпуса стягивалось двадцать два вражеских полка.
В это время Мамонтов, не подозревая, что его ждал уготовленный Шкуро для Буденного ураганный огонь батарей, быстрым маршем подвигался к Воронежу.
— Если мне не изменяет зрение, то Мамонтов лупит Шкуро, — сказал Дундич, опуская бинокль.
— А может быть, наоборот? — предположил Зорич, товарищ Дундича по службе в гусарах, чернявый серб с густыми усами.
— От перестановки слагаемых сумма не изменяется, — заметил Дундич, вновь поднимая бинокль к глазам. — Однако там дело принимает серьезный оборот. — Он посвистел. — Смотри-ка, что делается!
Перед ними, — они лежали на заросшем бурьяном кургане, — как на ладони, раскрывалась живописная панорама Воронежа. Желтые купы деревьев, ровные ряды, уходивших в глубину улиц и высокая белая колокольня с горевшим, как факел, крестом картинно вырисовывались на багровом фоне заката. Тяжелый грохот раскатывался в темнеющем небе. Тут и там возникали белые клубочки шрапнелей. В степи перед городом тоже происходило движение. Правее того места, где лежали они, перебегали, нагнувшись, фигурки людей, казавшиеся крошечными издалека. Позади них в стороне Усмани шевелилась за холмами какая-то темная масса. Оттуда вперебой стрекотали пулеметы и выходили ровные, как на ученье, длинные цепи солдат. Среди них взлетали черные вихри рвавшихся снарядов. Левее, у самой окраины города, где поднимался высокий столб пыли и откуда доносился многоголосый сливающийся крик, кружился всадник, размахивая шашкой.