— А вы, взводный?
— А мне, ребята, пока не за что…
Переправа закончилась. Последние всадники выбирались из реки и скакали галопом по отмели.
Тимошенко сел на свою большую гнедую лошадь и, поправившись в седле, подал команду.
На берегу все задвигалось и зашевелилось. Бойцы оправляли седловку и подтягивали подпруги.
Первой выступала вторая бригада. Трубачи на вымытых до блеска белых лошадях выезжали в сторону, пропуская колонну.
Мимо Митьки, который, повеселев, не хотел упустить это зрелище, постукивая копытами, потянулись шагом всадники головного эскадрона. Эскадрон был назначен в охранение, и ему предстояло первому вступить в бой. Красноармейцы ехали взвод за взводом, оживленно переговариваясь между собой.
— И все б ничего, да вот гармонь подмочил, — говорил рябоватый боец ехавшему рядом товарищу.
Тот что-то ответил, и оба весело засмеялись.
До Митьки долетали обрывки разговора:
— И такая, понимаешь, девка славная…
— А у нас хлеба завсегда хороши…
— Ты не забудь, Лихачев, за тобой табаку пачка…
— Эй, архангелы! Вы бы сыграли? — крикнул трубачам боец в шахтерской блузе.
Но капельмейстер, старый человек с синеватым от озноба лицом, не успел ответить ему: эскадрон перешел на рысь и с частым топотом стал быстро проходить мимо. За ним потянулась шагом колонна. Вслед за командиром головного полка чернявый усатый боец в лохматой папахе вез свернутое знамя. На клеенчатом чехле с облупленной краской отчетливо виднелись рваные пулевые отверстия.
— А тебе что, Лопатин, отдельную команду подать? — раздался над ним сиплый голос.
Митька оглянулся, увидел сердито, встопорщенные желтые усы Ступака и побежал к своей лошади, которую держал в поводу левофланговый боец эскадрона.
Шел десятый час утра. Ветер нес в вышине серые лохмотья разорванных туч. Сквозь синие окна прорывался солнечный свет. Степь заблестела, зацвела яркими красками…
Шкуро, вдев ногу в стремя, садился на лошадь. Злой рыжий жеребец с куцым хвостом, прижав уши, кружился на месте и мотал головой.
— Держи крепче, болван! — сердито сказал Шкуро ординарцу, который с трудом сдерживал ловчившегося укусить жеребца.
Перенеся через круп толстую ногу, Шкуро грузно опустился в седло и, поправившись, разобрал поводья.
К нему подскакал адъютант с испуганным и бледным лицом.
— Они уже у Красных рядов, ваше превосходительство, — доложил он, придерживая руку у фуражки и стараясь сдержать дрожание челюсти.
Шкуро повернулся в седле, воспаленными глазами взглянул на стоявшего рядом начальника штаба.
— Без ножа вы меня зарезали, полковник, — сказал он с досадой.
Начальник штаба недоумений взглянул на него.
— Вы понимаете, полковник, что вас надули? — повысил голос Шкуро.
— Не меня, а нас, ваше превосходительство, — холодно заметил начальник штаба.
— Вас! Нас! Чорт, дьявол — не все ли равно! — закричал Шкуро. Его толстые щеки затряслись, побагровели от гнева. — Сотник! — позвал он адъютанта. — Скачите к генералу Мамонтову и передайте ему, чтобы он как можно быстрее выходил к северо-западной окраине города. Я еду к первой дивизии.
Шкуро толкнул лошадь и в сопровождении конвойной сотни поскакал по улице.
…Подходя к северной окраине Воронежа, Городовиков встретил у слободы Троицкой ожесточенное сопротивление окопавшейся за колючей проволокой пехоты белых. Оставив вторую бригаду вести наступление в пешем строю, Ока Иванович решил сделать обход и с остальными полками штурмовать город с запада.
Было уже около десяти часов. Небо очистилось от туч. Солнце яркими лучами заливало раскинувшуюся на возвышенности панораму Воронежа с уходившими в гору кварталами маленьких домиков и блестевшими среди них куполами. Далеко вправо за желтыми полосами жнивья голубела извилина Дона. Там, над крутым берегом, виднелись утопавшие в садах хутора.
Выйдя в новом направлении, Ока Иванович увидел, что на широком пространстве между Доном и городом шевелилась бурая масса войск. Остановив полки в низине, он спешился и поднялся на бугор. На холмистой равнине строилась конница. Были видны трепетавшие под ветром значки и штандарты. Над строем, переливаясь в солнечных лучах, что-то поблескивало.
Городовиков посмотрел в бинокль. Глаза его потемнели: перед фронтом выстраивающихся войск ездил тучный всадник; под ним приплясывала, становясь на дыбы, большая рыжая лошадь с куцым хвостом; на плечах всадника золотились погоны.