Всадники стремительно приближались.
Все ближе накатывался грохочущий конский топот.
Впереди, клонясь над лукой и указывая шашкой направление атаки, мчался командир в черной папахе. Под ним птицей летела крупная буланая лошадь.
— Буденный! — крикнул Городовиков.
— Буденный! Буденный! — подхватили бойцы.
Все, даже раненые, бросились к лошадям.
Грозный крик пронесся над полем:
— Даешь! Ура! Бей!
Налетев ураганом, Буденный опрокинул и погнал белых к Дону.
Вскочив в седло, Митька увидел, как конная лава буденновцев, загибая фланги, захватывала белых в клещи.
Теперь все поле покрылось колыхающимися на галопе конскими крупами. Белые бросились к крутому берегу Дона. Задние сбивали передних и вместе с ними влетали в реку. В быстрой воде закружились лошади, люди. Блестящая поверхность реки сплошь покрылась плывущими. Тут и там показывались черные, за солнцем, руки тонувших.
Вихрем подскакали конные батареи, снялись с передков и — трубка на картечь — ударили по реке беглым огнем…
— Лопатин! — позвал Митьку взводный Ступак. — Харламова не видел?
Митька инстинктивно оглянулся.
— Да нет, товарищ взводный. Я думал, вы куда послали.
— Давайте поищите его с Федоренкой. Может, его где поранили.
— В таком случае, товарищ взводный, мы на хутора слетаем. Там перевязочный пункт, — сказал Федоренко, такой же, как и Митька, молодой бойкий парень.
— Правильно, — согласился Ступак. — Ну, а если там нет, то в поле поищите. Только быстро, а то скоро выступать. Чтобы вам не остаться.
Митька и Федоренко поскакали к хутору. В стороне лежало поле, покрытое телами убитых и раненых. Там, храпя и разбрасывая стременами, бегали лошади, потерявшие всадников. Красноармейцы ловили их и разбирали по эскадронам.
Поднявшись по пологому склону, всадники въехали в хутора и пустились в конец единственной улицы, где, как сразу приметил Митька, белел флажок с красным крестом.
— Куда? Куда едешь, чорт слепой! — вдруг вскрикнул Митька. — Не видишь что ли?
Федоренко рванул за повод. Из-под ног его лошади пушистыми желтыми шариками метнулись цыплята.
— Фу! — сказал Федоренко. — Ведь чуть не подавил!
— То-то, что не подавил, — с укоризной заметил Митька. — Тоже мне — хозяин.
На перевязочном пункте Харламова не оказалось, и они, попросив закурить у полкового врача, поскакали в поле.
Навстречу им брели, ковыляя, раненые с забинтованными головами, с подвязанными руками. Следом за ними вели их лошадей. Двое легко раненных поддерживали высокого худого бойца. Голова его была сплошь замотана бинтами с густо проступившей кровью. Он шел, часто спотыкаясь, положив руки на плечи товарищей.
— Какого полка? — спросил Митька, останавливая лошадь..
— Двадцатого, — отозвался боец с подвязанной рукой. — А вы чего тут, ребята?
— Товарища ищем.
Раненый кивнул головой через плечо:
— Там ищите. Там их много лежит…
В поле подле раненых копошились санитары и помогавшие им трубачи[13].
Митька глянул вокруг. Неподалеку два трубача ловили большую золотисто-рыжую лошадь под казачьим седлом. Она, не давалась, взвиваясь на дыбы, била задом и хищно скалила зубы, норовя укусить.
— Гляди, — сказал Митька, — это ж Харламова конь.
— Эй! Эй! Чего вы коня нашего гоняете? — крикнул Федоренко.
Они подъехали к трубачам.
— Ваш, значит, конь? — спросил старый трубач.
— Да, с нашего взвода, — сказал Митька.
— Скажи, какое дело! — заметил трубач, подкрутив длинный седеющий ус. — До старости дожил, а не видал, чтобы конь, как собака, не допускал до хозяина.
— А где хозяин? — вскрикнул Митька, чувствуя, как у него тревожно сжалось и забилось сердце.
— Вон лежит, — трубач показал рукой. — Ты осторожнее, парень. Как бы конь тебя не убил.
Но Митька, спешившись, подбежал к лошади, которая, узнав его, доверчиво ткнула ему в плечо головой, и склонился над Харламовым.
Харламов лежал на спине, широко раскинув мощные руки. Видимо, здесь произошла страшная схватка. Вокруг лежало несколько изрубленных тел. Рядом, уткнувшись в траву, дергался и хрипел в луже крови огромный солдат.
Красивое лицо Харламова было обезображено глубокой сабельной раной. Через перерубленную посредине фуражку виднелись залитые кровью золотистые волосы.
— Санитара! — сдавленным голосом сказал Митька.
— Санитар тут без надобности, — заметил старый трубач. Он поднял и опустил безжизненно упавшую руку Харламова.
— Какого человека убили… — тихо сказал Федоренко. — Лучшего бойца в эскадроне.