Дверь скрипнула. В хату вошел Федя, нагруженный седлами. Он сложил их в угол и молча присел на лавку. Харламов посмотрел на него и продолжал:
— Ну, кончили бой, остановились на отдых. А тут несут приказ от командующего армией товарища Ворошилова разбить генерала Толкушкина. Он в это время Ляпичев занял.
— А у Толкушкина, сынок, большая сила была? — спросил Лукич.
— Пехотный корпус и два полка кавалерии.
Старик с удивлением покачал головой.
— Ты, Степка, часом не брешешь, сынок? Конной дивизией да на корпус пехоты! Чудно…
Харламов усмехнулся:
— А нам, батя, не впервой. Семен Михайлович хорошо приучил нас до этого, дела. Приобыкли. Да… И все б ничего, да такая мокреть пошла. Дело-то к весне. Заквасило, поплыло. Снег тает. Ручьи бегут. Балки водой заливает. А грязюка! Как пеший ступишь, нога вынается, а сапог остается. Вязко. Под орудиями кони становятся. Короче сказать — тяжелое положение. Семен Михайлович над картой сидит, смекает, как быть. Потом построил дивизию и гутарит: «Товарищи бойцы! Много мы с вами белых гадов поуничтожили за народное дело. Теперь имеем приказ разбить генерала Толкушкина. Он, вражина, окопался в Липовце за колючей проволокой и смеется над нами. Стал быть, без артиллерии его не выбить, проволока и сила большая. Но по такой дороге нашим коням пушек не выгнуть. Приказываю: батареи и тачанки с пулеметами оставить на месте. К ним — полк прикрытия. Батарейцам на коней сесть. С нами поедут. А как дойдем до Толкушкина, навалиться на него тремя полками внезапно, а первое дело — батареи у него отнять и с тех батарей смертным боем беспощадно крыть белого гада».
— Ловко! Хи-хи-хи-хи! — залился Лукич. — Ай да геройский командир! Вот это расплановал! Славно! Так и сказал?
— Ну, может, что и не так. Я, батя, в общем рассуждении мыслей рассказываю. Много он еще тут гутарил и так ладно распорядился, что не успел Толкушкин чаю напиться, а мы уж достигли его, рубим, бьем, батареи у врага берем и с них гада кроем… Я сам в разъезде шел, в головном дозоре за старшего. Со мной ребята бойцовские. Меркулов-атаманец и мой дружок Митька Лопатин — шахтер. Только мы с балочки — и вот она, батарея. С тыла зашли. Мать честная! Зараз, думаю, кадеты нас обнаружат. А разъезд поотстал. Что делать? Только, помню, Семен Михайлович все про внезапность наказывал. Я и шумнул ребятам: «Даешь атаку!» Как мы вдарили с тыла! Рубим, бьем, конями топчем! Я шумлю: «Бросай оружие!» А сам крою их так, аж в передках кони вдыбки встают… Митька мой было-к там пропал. Командир батареи в него два раза с нагана ударил. Ну, а тут и взвод подоспел с батарейцами. Завернули орудия и ахнули с прямой наводки… Вот, стал быть, какие дела. Корпус разбили, взяли в плен две тыщи пехоты, шестьсот сабель кавалерии, девятнадцать орудий и пулеметов сколько-то, а нас в трех полках и двух тысяч не было…