Калевала

— Нет ли кого-нибудь в этом доме, кто исцелил бы героя, кто остановил бы реку крови?

Отозвался с печки малый ребенок:

— Нету здесь такого. Спроси в другом доме, может, там тебе помогут.

Поехал Вяйнемейнен средней дорогой. Остановился у среднего дома и говорит под окошком такие слова:

— Нет ли кого-нибудь в этом доме, кто исцелил бы мои раны, кто бы успокоил боль в моем теле?

Отвечает ему с печки старая старуха:

— Нету здесь такого. Поезжай дальше, может, в другом доме тебе помогут.

Погнал Вяйнемейнен коня по верхней дороге. Подъехал к крыльцу последнего дома и спрашивает:

— Нет ли кого-нибудь в этом доме, кто остановил бы поток крови, кто укротил бы злое железо?

Проворчал с лежанки седобородый старик:

— Мудрым словом и водопады останавливают и бурные реки усмиряют. Входи-ка в дом, герой, может, я и помогу тебе.

С трудом выбрался Вяйнемейнен из саней и вошел в дом.

А седобородый старик позвал своего малого сына и велел ему поставить перед Вяйнемейненом золотую чашу, чтобы стекала в нее благородная кровь героя. Но не вмещается кровь Вяйнемейнена в золотой чаше. Семи больших лодок и то было мало, восьми глубоких бочек и тех не хватило.

Смотрит старик, как льется кровь из богатырского колена, и говорит:

— Есть управа на злое железо! Знаю я его коварный нрав! Знаю слова, что укротят его!

— Злое, жалкое железо,
Сталь с могуществом ужасным!
Ты ведь не было великим —
Ни великим, ни ничтожным —
Встарь, когда еще безвестно
Ты в груди горы таилось,
На уступах скал высоких,
На хребте болот лежало.
Ты комком земли валялось,
Ты лежало пылью ржавой,
И тогда тебя, железо,
И олень и лось топтали,
И тебя давили волки,
Лапою медведь царапал.
Ты ведь не было великим —
Ни великим, ни ничтожным —
В час, когда, в горниле плавясь,
Ты шипело и кипело
В страшном огненном пространстве
И клялось ужасной клятвой
Перед горном, наковальней,
Перед молотом кузнечным,
Перед жарким дном горнила,
Перед кузницею дымной,
Где работал Илмаринен,
Что не будешь резать брата,
Сына матери не тронешь.
Ты теперь великим стало,
Злобным сделалось, железо,
И нарушило присягу,
Как собака, съело клятву,
Ты теперь источник бедствий,
Ты начало дел ужасных —
Заставляешь кровь струиться
И бежать из раны с шумом.
Кровь, довольно изливаться!
Ты не бей струей горячей,
Перестань на лоб мне брызгать,
Обливать мне грудь потоком.
Успокойся, стой недвижно,
Как река стоит в запруде,
Как во мху стоит осока,
Как скала — средь водопада!
Если ж надо непременно,
Чтобы вечно ты струилась,—
Ну, так двигайся по мышцам,
Пробегай по жилам быстро,
Но рекой не лейся в землю
И не смешивайся с пылью!
Обитать должна ты в сердце,
В легких погреб свой устроить,—
Возвратись туда скорее,
Поспеши домой обратно!

Говорит старик, и с каждым словом все тише, все ленивее течет кровь из раны Вяйнемейнена.

И вот остановился буйный поток.

Тогда опять позвал седобородый старик сына и велел ему из самых нежных трав, из цветов тысячелистника, из сладких медовых капель сварить целебную мазь.

Нарвал мальчик трав и цветов, собрал с листьев дуба медовые капли, а потом развел огонь и бросил всё в кипящий котел.

Девять ясных весенних дней, девять светлых весенних ночей варил он чудесное снадобье.

Наконец, на десятую ночь, снял кипящий котел с огня и думает:

«На чем бы попробовать это снадобье? На чем бы испытать его силу?»

Огляделся он по сторонам и видит — стоит на краю поляны старая осина.

Давно уже сломал ее ветер, к самой земле склонилась она засохшей вершиной.

Плеснул на нее сын старика отваром из своего котла, и сразу ожила осина, зазеленели сухие ее ветки.

Стал он смазывать целебным снадобьем растрескавшиеся горы, разбитые скалы — и срослись обломки камня, сошлись глубокие расселины.

Тогда поставил он котел перед седобородым стариком и говорит:

— Такая сила здесь, что камни и те срастаются, мертвое дерево и то оживает.

Приложил старик чудесный отвар к больному колену Вяйнемейнена, и сразу затянулась рана. Крепко сошлись ее края — так крепко, что даже царапины на коже не осталось.

Сильным, здоровым стал Вяйнемейнен. Свободно сгибает он колено.