Мать слова такие молвит,
дочке говорит родная:
«Не горюй, моя дочурка,
120 первенец мой, не печалься!
Год питайся чистым маслом —
станешь ты других бойчее,
на другой — свинину кушай, —
станешь ты других проворней,
125 в третий — блинчики на сливках, —
станешь ты других красивей.
Ты пойди на холм к амбарам,
отвори амбар получше.
Там на коробе есть короб,
130 есть шкатулка на шкатулке.
Распахни ты лучший короб,
крышку подними с узором[41],
там найдешь семь синих юбок,
шесть обвязок золоченых.
135 Соткала их дева Солнца,
дева Месяца связала.
Помню, в годы молодые,
в дни далекие девичьи
в лес по ягоды ходила,
140 за малиною под горку:
там ткала их дева Солнца,
там пряла Луны девица
на опушке синей чащи,
на краю любовной рощи.
145 Я приблизилась тихонько,
подступила осторожно,
стала спрашивать любезно,
начала просить покорно:
серебра у девы Солнца,
150 золота у девы Лунной
для меня, никчемной девы,
для просящего ребенка!
Поднесла мне дева Солнца,
дева Месяца дала мне
155 золота — на лоб навесить,
серебра — украсить брови.
Я домой пришла цветочком,
радостью — на двор отцовский.
День носила, два носила,
160 разбросала все на третий:
золото со лба стряхнула,
серебро — с бровей прекрасных,
унесла в амбар на горку,
положила их под крышку.
165 Там они лежать остались,
с той поры их не видала.
Лоб стяни ты этим шелком,
золото возьми на брови,
бусы звонкие — на шею,
170 золотой надень свой крестик,
полотняную сорочку,
сверх нее надень льняную,
сарафан надень суконный,
шелковый кушак — на пояс,
175 на ноги — чулки из шелка,
ке́нги[42] — из узорной кожи.
Заплети красиво косу,
лентой прихвати из шелка.
Подбери к запястьям кольца,
180 к пальцам — перстни золотые.
Приходи домой обратно,
возвращайся из амбара
всей семье своей на радость,
близким людям — на усладу:
185 как цветочек, по лужочку,
как малинка, по тропинке.
Будешь ты стройней, чем раньше,
будешь прежнего красивей».
Так родимая сказала,
190 дочке так проговорила.
Не послушалась девица,
слову матери не вняла.
Вышла из дому, рыдая,
по двору пошла, стеная,
195 говорит слова такие,
речь такую произносит:
«Каковы счастливых думы,
каковы беспечных мысли?
Таковы счастливых думы,
200 таковы беспечных мысли —
как волнение на море,
словно плеск воды в корыте.
Каковы несчастных думы,
мысли уточки бездольной?
205 Таковы несчастных думы,
мысли уточки бездольной —
как сугроб весной под горкой,
как вода на дне колодца.
Очень часто мои думы,
210 часто мысли девы слабой
по увядшим травам бродят,
в молодом леске плутают,
по лугам-лужайкам кружат,
по кустарникам блуждают
215 дегтя черного чернее,
темной копоти темнее.
Мне б намного лучше было,
лучше было бы, наверно,
не рождаться, не являться,
220 взрослою не становиться,
доживать до дней печальных
в этом мире невеселом.
Коль угасла б шестидневной,
сгинула бы восьмидневной,
225 мне б немного надо было:
полотна один вершочек,
крохотный клочок землицы,
материнских слез немножко,
слез отцовских чуть поменьше,
230 ни одной слезинки брата».
День рыдала, два рыдала.
Снова мать ее спросила:
«Что ты плачешь, дочь-бедняжка,
что, несчастная, рыдаешь?»
235 «Потому, бедняжка, плачу,
горемычная, рыдаю,
что меня не пожалела,
отдала меня, малютку,
быть опорою для старца,
240 быть для дряхлого забавой,
для дрожащего — поддержкой,
для запечника — защитой.
Лучше бы ты приказала
под глубокими волнами
245 быть морским сигам сестренкой,
быть сестрой подводным рыбам.
Лучше в море оставаться,
под морскими жить волнами,
быть морским сигам сестренкой,
250 быть сестрой подводным рыбам,
чем опорой быть для старца,
для дрожащего — поддержкой.
Он за свой чулок запнется,
о любой сучок споткнется».
вернуться
41
вернуться
42