Тренажер удара даже не почувствовал. Он неожиданно ловко вывернулся и в свою очередь обхватил рукой шею противника, проводя удушающий захват. Я кинулся на помощь напарнику и локтем врезал туда, где у человека располагается ухо. Попал, но едва не отправился в нокаут сам. Мах свободной руки робота оказался противоестественно быстр, и увернуться я не успел. Очнулся, уже сидя на полу.
А робот и не думал отпускать Мо. Лицо санитара сделалось фиолетово-черным, выпученные глаза налились кровью, и лишь мощная мускулатура на давала взбесившемся андроиду свернуть человеку шею. Здоровяк подбил ноги механического противника и перевел борьбу в партер, но высвободиться не сумел и начал быстро терять силы.
Задушит робот Мо или в последний миг одумается?
Стоп! Робот с битой программой – и одумается?
Вот черт! Мне бы сейчас завалящий электрошокер…
Мысль утонула в накатившем головокружении, но я все же заставил себя подняться на ноги, нашарил пакет с самодельным пистолетом и разорвал пластик. Угловатая рукоять легла в ладонь на удивление удобно, зеленый огонек ободряюще подмигнул: «стреляй!».
«А он заряжен вообще?» – подумал я, с безопасного расстояния нацеливая оружие на голову взбесившегося робота.
Жахнуло! Комнату заполонил пороховой дым, завыла сирена пожарной сигнализации.
Композитные материалы робота-тренажера не были рассчитаны на попадание пули, череп пробило, осколки разнесли управляющий компьютер на куски. Андроид разжал смертоносные объятия и забился в судорогах. Каждый из его сервомоторов теперь действовал независимо от остальных, манекен корежило и трясло.
Мо отполз, прислонился к стене и пытался то ли откашляться, то ли выхаркать легкие. Доктор Лю и оператор так и валялись в отключке, а я стоял с дымящимся пистолетом в руке и гадал, сочтут ли местные власти нападение на коллегу кровожадного робота-убийцы обстоятельством непреодолимой силы.
Увы и ах, по всему выходило, что ясноликие пацифисты едва ли расценят случившееся достаточным поводом для применение огнестрельного оружия, и вскоре меня спишут на берег, а контракт передадут куда-нибудь в самую жопу мира.
Возможно, даже в Африку.
Кирилл Бенедиктов
Долина смертной тени
Время от времени власти отправляли бродить по окрестностям молодых людей, считавшихся наиболее сообразительными, снабдив их только короткими мечами и самым необходимым запасом продовольствия. Днем они отдыхали, прячась по укромным уголкам, а ночью, покинув свои убежища, умерщвляли всех илотов, каких захватывали на дорогах. Нередко они обходили и поля, убивая самых крепких и сильных илотов.
Фукидид в «Пелопоннесской войне» рассказывает, что спартанцы выбрали отличившихся особою храбростью илотов, и те, с венками на голове, словно готовясь получить свободу, посещали храм за храмом, но немного спустя все исчезли, – а было их более двух тысяч, – и ни тогда, ни впоследствии никто не мог сказать, как они погибли.
Стоя на коленях, много не увидишь. Особенно когда тебе в шею, в мягкую впадинку под затылком, туда, где зуб эпистрофея входит в ямку атланта, упирается холодный ствол карабина. Его ледяное прикосновение анестезией замораживало мышцы. Повернуть голову, хотя бы чуть-чуть, казалось немыслимым – малейшее движение могло спровоцировать короткую судорогу указательного пальца, лежавшего на спусковом крючке. Олег не знал, насколько быстрой реакцией обладает карауливший его охранник, не знал, тугой ли спуск у его карабина – но сдавивший сердце ужас нашептывал, что крючок скользит в пазу с легкостью падающего с дерева листа, и достаточно шевельнуться, чтобы тяжелая пуля вошла в тело, ломая кости, разрывая сосуды и сминая мышечные волокна.
Он видел только несколько планок паркета, старого, дубового, покрытого потемневшим от времени поцарапанным лаком, и странно голубоватое пятно лунного света, ползущее по этим планкам. Олег стоял на коленях долго – не меньше часа – и за это время пятно сместилось сантиметров на двадцать. Еще через час оно уползет за пределы видимого пространства. Если, конечно, за этот час его не убьют. Тогда уже не будет никакого пятна. Или, вернее, оно будет – но не для него. Олег вспомнил, как когда-то, очень давно, смотрел на лунную дорожку, колыхавшуюся на поверхности ночного моря, и думал о том, что это зрелище не изменилось со времен динозавров. Не изменится оно и после его смерти. Это была простая и понятная мысль, но принять ее было невозможно.