Ну и пусть, что медведь. Зато мирный, да и понимает местных уж получше, чем столичная власть. И пусть зверь. Зато свой – а это на уровне кровного родства. И не важно, что морда нечеловечья. Не у всех чиновников в райцентре лица человеческие.
Тут опомнилась Раиса Ивановна:
– Лю-ю-ю-уди! Что же де-ется?! Михалыча уби-и-или! Убили!
И деревня встала на помощь. Одним движением, одним порывом. Как ледоход по весне – все как один. И мужики, и ребятишки, и бабы. Когда Шарапов встал на ноги и понес бережно Риту в дом… (Вот ведь глупая девчушка. Чего Михалыча бояться? Ну, вид медвежий. Ну, лапы длинные. Ну, пасть зубастая. Так не кусается же.) …Кирилл Панов уже склонился над Михалычем и ощупывал его жесткую шкуру.
И лишь когда участковый услышал стонущий рев мохнатого друга, сразу полегчало на душе. Если живой, значит, все нормально. Михалыч живучий. Пробираясь через высоченный сугроб на крыльце, Шарапов аккуратно пнул в челюсть Сердюкова. Не удержался. И еще более аккуратно, как букет с тонкими и нежными полевыми ромашками, пронес Риту через весь дом, уложил на диван, укрыл пледом и сказал:
– Не надо бояться Михалыча. Он добрый, он свой. Ты отдохни пока, милая, я скоро вернусь. Все будет хорошо.
И ушел, чувствуя, как его согревает уже не перепуганный, но удивленный и даже чуть восхищенный девичий взгляд.
На крыльце Шарапов взял вначале за шкирку отца Онуфрия, вытащил из сугроба, встряхнул и прислонил к стеночке. Затем ту же самую операцию провел с майором Сердюковым, только перед этим пистолет отобрал и подальше выбросил. А затем оглянулся, недобро улыбнулся и проникновенно сказал:
– Смотри, майор… Смотри и запоминай.
На крик Раисы Ивановны собралась если и не совсем вся деревня, то точно большая ее часть. И так как мужики услышали, что кого-то убивают, то пришли во всеоружии. «Мосинки», двенадцатые «вепри», «тулки», пятьдесят восьмые «ижи», у кого-то даже «сайга» четыреста десятая, у многих СКС. Впереди стоял Федор Устинов, любитель экзотики, с СВТ. Жители деревни смотрели мрачно и серьезно. Только что пытались убить одного их них. А значит, шутки кончились. И пофиг, что у Михалыча не особо вид человеческий. Он свой. И точка.
– Кирилл, что там? – не отрывая взгляда от осознавшего и побледневшего до синевы Сердюкова, негромко крикнул Шарапов.
– Все путем, лейтенант. Михалычу повезло. Этот столичный поц даже стрелять нормально не умеет. Одна в плечо, одна цепанула по ребрам. Жить будет.
– Слышал, дурак? – вопросил Шарапов и встряхнул Сердюкова так, что у того зубы цокнули. – Везучий ты. Косорукий и везучий. А теперь посмотри вокруг и задумайся – нужны нам тут твои короткоствольные пукалки по лицензии и кредиту или нет. Мы можем разве что твой «глок» тебе противоестественно засунуть и провернуть, чтобы след от мушки навеки прочертил у тебя в извилинах самое главное правило стрелка. Думай, куда и в кого стреляешь. А только потом стреляй.
Подумал и добавил:
– Вы у себя там легализуйте что угодно и сколько угодно. У нас давно уже все есть – официально и по закону. И большего нам не надо. И вас нам тут тоже не надо.
Провожали гостей так же дружно, всей деревней. Чтобы сохранить солидность момента, точно так же при оружии. Шарапов провел краткий инструктаж Сердюкову, чтобы тот окончательно понял, что можно, а что нельзя писать в рапорте. И что будет, если он в чем-то ошибется – случайно или намеренно.
Рядом обиженно поревывал Михалыч – бинты на нем смотрелись немного смешно. Все равно что старый дуб блестящим новогодним «дождиком» обмотать.
Усадили на снегоходы Сердюкова, представителя концерна «Калашникова» и отца Онуфрия – тот уже даже не пробовал исправлять на Николая, покорно соглашался на Онуфрия. И провожали улыбками и многостволием, пока два снегохода в снежной, искрящейся пыли не канули за поворотом речки.
– Думаешь, не вернутся? – недоверчиво спросил Панов.
– Нет, – убежденно ответил Шарапов. – Что они расскажут? Что на них напал тут медведь, его защищали всей деревней, а они сами бросили в поселке диких охотников и таежных отморозков молодую девушку?
Рита прижалась к его руке. Стояла тихо и скромно – слушала. Только краснела каждый раз, когда местные подходили раз за разом, здоровались, поздравляли и добродушно привечали «Добро пожаловать!». Хорошие люди тут всегда остаются. Плохие уходят.