Вода покрыла железный пол, теперь они стояли почти по щиколотку в черной от сажи воде. Уровень ее неожиданно поднялся. Один из парней начал громко молиться. Том зло заорал на него, чтобы он продолжал работать. Но люди уже потеряли головы. Джонни в душе желал только одного: не умереть, пока так горит рука — потому что он и думать уже не мог ни о чем.
Ход корабля как будто замедлился, машины стучали все глуше, вода теперь доходила до колен, их бронированная камера окончательно опрокинулась набок, так что ходили они теперь не по полу, а по стене. Огромное судно утратило равновесие и неуклюже колыхалось на волнах. Когда его накренило, вода хлынула в открытую дверцу топки и обдала их густым, горячим облаком дыма и пара, которое, вызывая удушье, в один миг заполнило все помещение.
— Святая Мария, помоги! — вскричал молившийся парень: теряя сознание от пара, он привалился к раскаленной поверхности топки и обжег себе весь бок. Джонни пританцовывал на месте, так как вода сразу стала горячей; рука болела невыносимо. Дым ел глаза, и он ничего не видел, только почувствовал, как сквозь сон, будто кто-то с плачем уронил голову ему на плечо. Том, почти обезумев, заорал и, кинувшись на дверь, принялся барабанить по ней. Он пытался высадить ее своим могучим плечом, но дверь даже не шелохнулась. Крики о помощи и проклятья тупо теснились в гудящих ушах Джонни. Он уже давно выронил лопату и так судорожно вцепился в медальон тети Бетти, что порвал тесемку, на которой тот висел.
Наконец один из парней, самый молодой, подпрыгнул, как отчаявшаяся кошка, к иллюминатору, который был слишком узким, чтобы человеку через него выбраться; все испуганно закричали на парня, но прежде чем кто-либо успел помешать, он снова открыл его круглую стеклянную крышку. Том исступленно набросился с кулаками на парня, ибо он обрек всех их на верную гибель. Снова хлынул холодный душ, борясь с паром и дымом. Павшие духом кочегары кричали истошными голосами и стенали, понимая, что настал их последний час. Жар в топке кипел, шипел, клокотал, машины встали. А Джонни под этим потоком прохладной морской воды почудилось, будто на него дохнуло чистым воздухом родной деревни. От этого свежего и сладкого воздуха, которым он так давно не дышал, в котором нет угольной пыли, нет копоти, который не пахнет дегтем, Джонни упал в обморок и вдруг оказался дома и увидел далекую синеву и приветливые зеленые холмы; пальцы его все еще сжимали медальон, а гул в ушах внезапно превратился в диковинную музыку. И уже снова плыл Джонни по морю, по сладкозвучному морю — впрочем, не следует забывать, что все это ему только снилось, — и как будто плыли перед ним русалки, и лица их были похожи на лица тех, кого Джонни любил больше всех в жизни: одна походила на его младшую сестру, другая — на мать, третья — на девушку из их села, подругу его детства.
Затем песня русалок снова превратилась в гул, и гул этот напоминал голос их деревенского колокола, звонившего к вечерне… Вот так умер Джонни. Ну а что же стало с кораблем и с русалками?
Русалки действительно приплыли на зов волшебного медальона. Морское сражение закончилось, шлюпки быстро скользили прочь от затонувшего корабля, а неприятельские фрегаты подбирали и брали в плен его спасшуюся команду. Все шло как по маслу, экипаж на удивление быстро и слаженно выполнял приказы, и потери среди личного состава оказались незначительными, хотя корабль в считанные минуты ушел под воду. Капитан последним покинул борт корабля, когда уже стало совершенно ясно, что кочегаров спасти невозможно, и впоследствии даже получил награду за проявленную выдержку и храбрость. Все это продолжалось четверть часа, и скоро море уже опять было спокойно, ярко светило солнце, и лишь над погружающимся судном все шире и шире расходились по воде круги.
Еще видны были спасательные шлюпки и контуры неприятельских фрегатов ясно вырисовывались на далеком горизонте, когда появились русалки. Они явились бы и без зова медальона Джонни. Пока между людьми идет жестокая битва, русалки боязливо прячутся; но как только морское поле брани остается наедине с тихими мертвецами, они чувствуют: настал их час, приплывают и начинают свою таинственную работу. Они опускают обломки кораблей на морское дно и там размещают поудобнее, расцвечивают перламутровыми красками морских волн и устраивают из них для себя дворцы. Они обнимают мертвые тела, обмывают их с великим усердием, вплетают им в волосы водоросли и преображают для новой жизни: кости их превращают в кораллы, розовые, драгоценные кораллы, и укладывают так причудливо, что кажется, будто на дне морском расцвели цветы из драгоценных камней; из их кудрей свивают шелковистую зеленую тину; глаза переплавляют в драгоценные жемчужины, а уши — в перламутровые раковины, которые становятся домиками для маленьких атласных улиток. Так они исправляют то, что человек портит, возрождают то, что он убивает, и принимают в игру моря, самую великую игру на свете, в которой нет места скуке. Потому-то и стремятся русалки туда, где тонет корабль.