Нигде в другом месте в самом облике пейзажа не выражалось сильнее то характерное отчуждение, то забвение, которыми было окружено Крошка-озеро. Когда учитель в своих скитаниях впервые и совершенно случайно забрел сюда и, еще мучимый одышкой после крутого подъема, выйдя из чащи и остановясь, бросил взгляд на прячущееся в горной складке озеро, его охватило удивительное чувство, которого он никогда и нигде не испытывал. Ему показалось, будто он вдруг возвратился в край, знакомый с незапамятных времен, более того, еще точнее: будто пришел он в свой настоящий дом, в гнездо душевности и тепла, укромней которого нет, где он когда-то провел долгие счастливые времена, но воспоминание о них уже давно, перед наступившим в его жизни безвременьем, опустилось на дно памяти, и случайно брошенный взгляд теперь вызвал в нем чувство сумрачного счастья и, одновременно, необъяснимое содрогание. Да! Чувство счастья и безусловного узнавания, и, тогда же, именно поэтому, необоримый трепет и страх… Уже само загадочное, стесняющее дыханье тепло, встретившее его в этой долине, влекло и разом отталкивало: у него кружилась голова и, что бывало с ним при больших смятениях, тошнота подкатывала к горлу; ему подумалось, что и мгновенья здесь не выдержать, но в то же время не было у него более навязчивого желания, чем подойти ближе к озеру и распластаться у самой кромки воды, он жаждал этого, как чего-то запретного, и одновременно думал, что нужно бы бежать отсюда, бежать со всех ног и не оглядываться… Самым удивительным было то, что озеро лежало на просторной поляне и раскаленное солнце сверкало над ним без помех, но несмотря на это учитель постоянно помнил место таким, где всегда темно или по меньшей мере сумрачно и ничего нельзя рассмотреть толком. Причиной этому могла быть душная, насыщенная тяжелыми испарениями жара или память о густых лесных дебрях, сквозь которые надо было продраться, чтобы выйти к озеру, а возможно, и головокружение, неизменно нападавшее здесь.
И кто знает, что приводило его сюда во второй, в третий раз: неясные ли воспоминания или колдовская, возбуждающая их беспричинность именно в этом месте, или же связанный с ним таинственный ужас, которого учитель не понимал, в котором доискивался смысла. Быть на озере ему стало необходимо, это было как опиум, и сильнее загадочного ужаса его тянуло к себе еще более загадочное блаженство, которое скрывалось за ужасом. Иногда, приближаясь к озеру, он загодя испытывал эту необъяснимую боязнь, и его начинало тяготить одиночество, но потом он всегда стыдился этого. Стыдился он еще и потому, что ему казалось совершенно невозможным, воистину непристойным идти на Крошку-озеро с кем-нибудь в компании. Со временем он окончательно уверил себя, что только в интересах самодисциплины совершает это восхождение. Ему нужно победить странное ощущение и проникнуть в его тайну! Он встал на берегу, опираясь на желтую камышовую трость, и взглянул на противоположную сторону. Там не было никого и никогда, за исключением одного раза, когда он увидел несколько обнаженных фигур: в парной воде теплого полуденного озера купались какие-то деревенские мальчишки. Учитель недовольно отвернул взор от неподобающего зрелища, поймав, однако, себя на чувстве, что и сам был бы не прочь раздеться донага и нырнуть в первозданную, темную воду. Между тем ему припомнились местные россказни, по которым озеро было невероятно глубоким, таило водовороты и ежегодно требовало своей жертвы… Тогда же впервые забрезжило в нем естественное объяснение той тайны, почему Богом забытая поляна средь высоких гор влекла его к себе с особенной силой. Разгадка состояла в том, что притягивает его вода, волна, губительная для человека, которая вызывает в памяти образ смерти, вызывает самое страшное воспоминание в жизни учителя, ведь (об этом уже знал весь Варуйхей) его невеста около полугода тому назад, катаясь на лодке, лишилась жизни вследствие несчастного случая.
Это, однако, произошло на Дунае, и сама катастрофа не была личным воспоминанием, учитель знал о ней только по письмам и рассказам, причем не из первых уст, так как не только не видел ее воочию, но и не говорил о ней напрямую ни с кем из очевидцев. Последние тоже, щадя его горе, не заводили речи на больную тему, а он ни разу не расспросил их, даже, быть может, именно потому оставил завидное пештское положение и приехал сюда в господне захолустье учителем, чтобы не встречаться ни с кем из знакомых своей несчастной невесты, знавших о случившемся… Ведь у него и в Пеште было место, что по нынешним временам редкое везение, однако для женитьбы безусловно недостаточное, и всякому ясно, что Бенедек не осмеливался опрометью броситься в это супружество и медлил до тех пор, пока рок неожиданным и трагическим образом не избавил его от сомнений.