О. Генри
КАЛИФ, КУПИДОН И ЧАСЫ
(Из сборника «Четыре миллиона»)
Принц Михаэль, Избранник Валлелуны, сидел на своей любимой скамейке в парке. Вечерний сентябрьский холодок бодрил его, как хорошее изысканное вино. Людей на скамейках было немного; летние бездельники, даже самые ленивые и флегматичные, сразу чувствуют осеннюю свежесть и торопятся домой. Свет восходящей луны падал на ряды городских крыш, образовав на востоке светлый прямоугольник. Дети играли и смеялись возле фонтанчиков. В тенистых уголках звери и гамадриады[1] затеяли брачные игры, не чувствуя, что за ними наблюдают глаза простых смертных. Городская шарманка — Филомела, созданная Воображением, художником-декоратором наших подмостков, — свистела и гудела на соседней улице. За пределами очарованного парка вопили и фыркали автомобили, горделиво ревели поезда, словно тигры и львы, хищно подстерегающие добычу. А за деревьями, в огнях иллюминации сиял огромный круглый лик городских часов на башне старого здания.
Ботинки принца Михаэля так ужасно износились, что починить их было не под силу даже самому умелому сапожнику. Старьевщик отклонил бы всякие переговоры по поводу его одежды. Двухнедельная щетина на лице принца переливалась серо-коричнево-красно-зеленовато-желтыми оттенками — как будто все разноцветные бороды из водевильного хора были разодраны на клочки для ее создания. И не было на свете такого богача, который позволил бы себе носить столь жуткую шляпу.
Принц Михаэль сидел на любимой скамейке и улыбался. Он развлекался мыслями о своем громадном состоянии: стоит только захотеть — и он купит любой из этих больших освещенных особняков, которые стоят прямо напротив. Он мог сравниться с любым Крёзом[2] этого гордого Манхэттена — золото, экипажи, украшения, шедевры живописи, поместья и земли составляли лишь малую толику того, чем владел принц.
Он мог бы сидеть за одним столом с сильными мира сего. Светское общество, мир искусства, дружба избранных, поклонение низших, подражание, почтение благороднейших, почести знати, хвала мудрейших, лесть, уважение, доверие, наслаждение, слава — все блага жизни ждали его в муравейнике этого мира — его, принца Михаэля, Избранника Валлелуны, только бы он пожелал принять их. Но он желал сидеть в нищете, в грязных лохмотьях на скамейке в парке. Он уже вкусил от плода жизни, и, ощутив горечь на устах, покинул на время Эдем[3], чтобы отвлечься и почувствовать, как трепещет и бьется беззащитное сердце этого мира.
Мысли мечтательно бродили в голове принца Михаэля, и улыбка пробивалась сквозь заросли его полихроматической бороды. В праздном покое, одетый как нищие попрошайки этого парка, он с любопытством изучал человечество. Альтруизм грел его душу сильнее, чем богатство, высокое положение и прочие радости, какие только предлагала судьба. Все его удовольствие и утешение состояло в том, чтобы облегчать человеческие страдания, оказывать милость достойным и страждущим, награждать несчастных, смущать их неожиданными дарами истинного королевского величия, наделенного, однако, мудростью и справедливостью.
Но когда взгляд принца Михаэля упал на светящийся циферблат на башне, его всегда благостная улыбка приобрела легкий оттенок презрения. Великие мысли посетили принца; и, покачав головой, он снова подумал о том, как беспрекословно мир подчиняется деспотическому правлению Времени. Суета этих испуганных людей, что всегда так поспешно приходят и уходят, повинуясь маленьким металлическим стрелкам, неизменно наводила на него грусть.
Вскоре пришел молодой человек в вечернем костюме и сел через две скамейки от принца. С полчаса он нервно курил сигары одну за другой, после чего принялся смотреть на освещенный циферблат за деревьями. Волнение его было очевидно, и принц с прискорбием заметил, что оно, несомненно, вызвано медленным круговращением стрелок.
Его высочество подошел к скамейке, где сидел молодой человек.
— Простите меня за вторжение, — сказал он, — но я чувствую, что вы в большом расстройстве. Если это может извинить вольность моего обращения, я добавлю, что я — принц Михаэль, наследник трона Валлелуны. По моему внешнему виду вы можете догадаться, что я здесь инкогнито. Мое пристрастие — оказывать помощь тем, кто, на мой взгляд, достоин ее. Не исключено, что дело, которое вас так волнует, может быть улажено нашими обоюдными усилиями.
Молодой человек с веселым интересом поднял глаза на принца. Однако, несмотря на веселость, с его лица не сходило выражение растерянности. Он рассмеялся, но вертикальная складка между его бровями не исчезла. Однако он с легкостью принял неожиданное общество принца.
1
Гамадриады — в древнегреческой мифологии разновидность нимф деревьев, которые умирали вместе с деревом. (