— Вот здесь храм наш православный срубим. Я отцу Никодиму обещал. Потом колодец выроем, поставим складские сараи. Сами же пока в палатках поживём. Дома потом срубим. Тебе же, Сысой Иваныч, с Христофором Бенземаном надлежит завтра же с попутным ветром отплыть на «Чирикове» в Ново — Архангельск. Вот праздник там будет. Александр Андреевич ждёт, поди. Я вас и оставил-то для того на сегодня, чтобы вы на закладке доски и начале стройки были. Обо всём этом доложишь лично Баранову. У того сразу душа на месте будет, когда узнает о наших делах калифорнийских.
— Обо всём поведаю Александру Андреичу непременно, Иван Александрович, — сказал Слободчиков.
Тут троекратно ударили в железное било, висевшее на перекладине «глаголем», возвещая о начале обеденного часа, и все работные люди потянулись к сбитым из досок столам возле временной поварни, за которые уселись все вместе, как и работали.
Женщины-индеанки подавали каждому в деревянных мисах еду, разносили хлеб и лепёшки.
Одна из девушек поставила мисы с едой перед Иваном Лихачёвым и Фёдором, пришедшими с топорами из леса. Иван сразу узнал её — девушку из племени вождя Валениллы, которая ещё при первой встрече обратила внимание на Фёдора. Иван толкнул друга локтем.
— Смотри, Федя, а ведь это зазнобушка твоя. Помнишь?
— Какая ещё зазнобушка? — будто не понял Фёдор, увлечённый едой.
— Та самая, которая тогда при первой встрече на тебя заглядывалась. И сейчас глядит. Видно, люб ты ей, Федя.
— Ну и пусть глядит, — проворчал на друга Фёдор. — Чего пристал-то?
— Так ведь полюбила, видно, она тебя с того первого раза. А ты на неё и не смотришь даже. Нехорошо, Федя. Поговори с ней, да на свиданку сегодня сходи. Они тут недалече в своих шалашах обитают.
— Чего говорить-то? Я ни одного слова по-ихнему не знаю, — отнекивался Фёдор.
— Ты чего, Федюх? — засмеялся Иван. — Тут никаких слов и не надо. Смотри, она и одета-то во всё голое.
— Да ладно тебе.
— Ладно мне будет, когда ты с ней близко сойдёшься. Когда уснёшь на её смуглой груди.
— А ты сам-то чего сидишь? Сделай, как мне советуешь, а я за тобой так же сделаю, — предложил Фёдор.
— Пока Алёну не найду, то ни на кого смотреть не буду. А найду, так и тем более, — сказал Иван, поднимаясь.
После трапезы, когда многие уже вышли из-за стола, Фёдор всё же заговорил с индеанкой.
— Тебя как зовут-то? — спросил он.
Она пожала голыми плечами и замотала головой, радостно улыбаясь при этом.
— Ну, вот я — Фёдор, Федя, Фе-дя, — ткнул он себя в грудь пальцем. — А ты?
И он хотел также ткнуть в её обнаженную грудь, да спохватился.
— Фенья, Фенья, — проговорила девушка, все так же улыбаясь.
— Да не Феня, а Федя! Феней-то я тебя звать буду… А я — Федя. Поняла?
— Федья, — повторила медленно индеанка и, смеясь, закивала головой. — Федья… мой…
— Ничего себе, — удивился и тоже засмеялся Фёдор, — сразу же и твой. Эх, ну будь по-твоему, зазноба моя… Твой я, Феня, твой…
…После рабочего дня в палаточном лагере было тихо. Люди отдыхали. А вот во временных шалашах индейцев, что стояли недалеко от русских палаток, было, напротив, людно и шумно. Слышалось оттуда даже хоровое пенье…
…Возле одного из шалашей собралась толпа индейцев, наблюдая, как два их соплеменника играли в гадательную игру. Игроки сидели на корточках, а между ними была расстелена козья шкура, на которой лежала кучка тонких строганных палочек. Один из игроков брал в руку маленький камушек, прятал руки за спиной, перекладывая камушек из ладони в ладонь, а затем обе руки протягивал перед соперником, предлагая ему отгадать, в каком кулаке находится камушек. Если тот угадывал, то брал несколько палочек из кучки на козьей шкуре, ежели нет, то палочки доставались сопернику. Так и играли до тех пор, пока все палочки не кончались или переходили к одному из игроков. Проигравший все палочки мог ставить на кон любую из своих вещей и продолжать игру.
Болельщики каждого из игроков бурными возгласами приветствовали отгадки и хором пели песни во всё время, пока шла игра.
В толпе зрителей стоял и Фёдор, внимательно наблюдая за игрой рядом со своей индеанкой Феней.
И вот, когда очередной проигравший встал с корточек, Фёдор вдруг сел на его место. Индейцы восторженно загалдели и игра, сопровождаемая хором поющих зрителей, началась вновь.
Она сперва шла с переменным успехом, но потом Фёдор стал то и дело проигрывать. Сначала он проиграл все палочки и, решив отыграться, положил на кон свой картуз. Но проиграл и его. Потом по очереди он лишился куртки, рубахи, сапог и, наконец, штанов. Оставшись в одних подштанниках, думал недолго.