— Но где мы возьмём коней?
— Как где? Разве не пасут их испанцы возле своего поселения?
— Мы готовы! Веди нас, вождь Шаста!
— Я бы рада, да время не пришло. И дело не только в вашем умении стрелять и скакать на конях… Дело в том, что не все другие племена-соседи готовы выступить против испанцев. Так что надо терпеть и ждать, Помо. Ведь терпение — это тоже одно из достоинств настоящего воина. Всему свой час. А я скажу вам, когда он, этот час, настанет…
Воины разошлись и Манефа спросила Алёну:
— Ты и вправду решила идти на испанский форт?
— Этого хотят наши мужчины. Но идти сейчас туда — значит погубить их. Одни мы против испанцев слабы, а союза с соседями у меня пока не получается. Ты это знаешь не хуже меня. Одни не хотят, другие боятся, третьи ещё, как и мы, не готовы. Ведь чтобы воевать с солдатами на равных, одного желания и храбрости мало. Надо иметь ружья и коней. Нужно единение с другими племенами… Вот о чём помыслы мои.
— Тяжко тебе придётся, Алёна.
— Знаю, да разве о себе в сей час мне думать надобно? О людях пекусь. Они ведь как дети. Верят мне и надеются на меня. Я ныне их защита… А другим вождям-соседям скоро, я думаю, придётся согласиться со мной. Испанцы никого в покое не оставят. Им нужны рабы и эта земля, которую они польют кровью. Вот тогда и будет единение?… Вот тогда и поговорим?… Да не поздно ли окажется?
— Неужто ты о доме не вспоминаешь? — неожиданно спросила Манефа.
— Вспоминаю и вижу в мыслях своих каждый день. Мне же Ванечку моего видеть ой как охота, да тятю с матушкой. Как же не думать-то?
— По тебе и не скажешь, что ты тоскуешь.
— А я ночью, бывает, помолюсь, да и пореву — мне легче и станет. Днём же забот хватает.
— Эти заботы будут всегда. Неужто ты до конца дней своих тут будешь?
— Знамо, нет… Вот станут люди макома в безопасности жить, тогда и о себе подумать можно… А макома выберут себе нового вождя.
— Но торговое или какое другое судно наше здесь трудно встретить, чтобы на нём уйти отсюда. Они здесь к берегу не пристают. Разве только в Сан-Франциско. Я тебе об этом не раз толковала.
— Я помню, Маня. Да и мне тятя мой сказывал, что ходил в эти места и даже, бывало, в Сан-Франциско захаживал. Вот и мне до него когда-то и придётся добираться, а там судна нашего какого-нибудь ждать. Они, почитай, каждый год туда заходят, тятя говорил… Ты пойдёшь со мной, Маня?
— Чего спрашиваешь, — ответила Манефа. — Да хоть сейчас.
— Пока время не пришло. А чтобы пришло, то нам молиться надо больше. Господь милостив, поможет. На это и уповаю…
А вечером, укладываясь спать, Алёна опять вспомнила эти слова отца Никодима, когда она в деревянной и маленькой церквушке на Ситхе молилась о пропавшем своём женихе Иване. После той молитвы Алёна каждое утро приходила на берег и все ждала Ванечку, а встретила вдруг своего батюшку…
Глава шестая
Байдары Сысоя Слободчикова подходили к Ново-Архангельску, выплывая из-за безымянного острова.
Красивый и даже какой-то величественный вид крепости со стороны моря на фоне высоких лесистых гор со снежными вершинами ласкал, как всегда, взор и теплом отдавался в сердце бывалого морехода.
— Ну, вот мы и дома… Слава тебе, Господи, слава тебе! — стоя в лодке и крестясь, негромко проговорил Сысой.
За ним стали креститься и все остальные зверобои, лица которых тоже светились радостью возвращения домой.
— Как пристанем, — обернулся Сысой к своему помощнику, — то я сразу поспешу к правителю Баранову и скажу, Гуря, что мы видели с тобой.
— Добро, Сысой Иваныч. Надо сразу предупредить, чтобы в расплохе нас не застали. А я тебя тут подожду.
— Меня не жди, — не согласился Сысой. — Без меня разгружайтесь. Да смотри, Гуря, чтобы всё по счёту было в каждой байдаре.
— Ты что Сысой Иваныч, — даже немного с обидой сказал Гурий. — В первый раз, что ли? Знамо дело — по счёту…
Сысой же, уже не слушая его, вглядывался в толпу встречающего народа и заметил там дочку Алёну.
— Алёна! — крикнул Сысой и помахал дочке рукой.
Та, увидев отца, тоже что-то прокричала в ответ, а когда первая байдара причалила к мосткам, то Сысой, сойдя с борта, сразу попал в объятия дочери. Вокруг них весело кричали и обнимались со своими родными остальные промысловики-зверобои.
— Ну, здравствуй, дочка! — радостно сказал Сысой. — Где мать? Все ли здоровы? Что ты одна?