— Все так, Александр Андреевич, да я не о том речь веду, что было на Кадьяке, то там и осталось. Господь тебе этого не забудет, да и люди тоже тебя добром поминать будут… Ныне же стараниями твоими мы тут основались и, видно, надолго. Теперь много венчаем алеутов и туземцев, крестим во имя Отца и Сына и Святого Духа.
— Погоди, отец Никодим, придёт очередь и до храма. Всему свой срок. Да и людей у меня сейчас нет.
— Как нет? Слышал я, что ты вчера многих посельщиков в холодную посадил.
— Да… Тех, кто поднял бунт, умыслив меня, Кускова Ивана Александровича и многих иных начальников перебить и на судне бежать в тёплые страны.
— Да, страшнее бунта с убийством ничего нет… И что будет с ними, Александр Андреевич?
— Проведём сыск и накажем каждого по вине смотря… Вот придёт судно из Охотска, то отправлю зачинщиков мятежа туда. Там судить будут, или в Иркутске.
— А может быть, привести их всех к покаянию. Раскаявшийся грешник Господу угоден. Да отправить на дальний редут для исправления. Они же все люди православные.
Но Баранов с таким предложением священника не согласился и видно было, что для него это дело уже решённое.
— Нет, отец Никодим, — твёрдо сказал правитель. — С бунтовщиками должно разговаривать иным языком, дабы другим неповадно было такие дела творить.
— Но ведь жизнь посельщиков и впрямь весьма тяжела. Работа прямо-таки каторжная, живут впроголодь. Если же судить их будут в Охотске или в Иркутске, то на суде откроются многие истины ко вреду и срамлению компании.
— А вот об этом, отец Никодим, позволь мне самому размышлять и поступать так, как мне сие дело видится.
Разговор явно не складывался, и отец Никодим поднялся с кресла, на котором сидел во всё время бесплодного, как ему теперь казалось, визита к правителю.
— Конечно, конечно, Александр Андреевич… Но скажу прямо: сожалею, что не получился у нас разговор. А жаль… Мы ведь одно дело делаем… Но я всё равно буду молиться за тебя, Александр Андреевич… Господь милостив.
Отец Никодим вышел из кабинета Баранова, так и не дождавшись от Главного правителя никаких слов.
Баранову же и впрямь было сейчас не до таких разговоров. Схватка с индейцами была неотвратима. Он это чувствовал и часто проверял караулы.
Вот и после визита к нему отца Никодима Баранов позвал своего помощника Ивана Кускова и они направились в очередной обход крепости. В верхней её части они подошли к караульной вышке у самой лестницы, возле которой на столбе «глаголем» висел колокол.
— Что видно, Афанасий? — спросил Баранов караульного.
— А всё как на ладошке, ваше высокоблагородие!
— Ну и что же ты видишь на этой самой ладошке? Не заметил ли чего необычного?
— Да нет, ничего такого, ваш-выс-бродь! Туземцы там, за воротами, до самого вечера торгуют, а потом домой уплывают. К воротам же и близко не подходят. Видно, что соблюдают уговор, да и ребята наши там на карауле крепко стоят.
— Это хорошо… Поглядим и мы сейчас там. А ты, всё же, Афанасий, и все, кто тут на карауле стоит, туда особо поглядывайте. Если и полезут к нам туземцы, то только с этой стороны.
— Слушаюсь, ваш-выс-бродь!
— А ты, Иван Александрович, прикажи сегодня же из той вон батареи четыре пушки сюда перекатить. Да чтобы заряжены были картечью.
— Слушаюсь, Александр Андреич. Всё сделаю сегодня непременно.
— А кто у нас нынче на промысле? — поинтересовался Баранов.
— Партия Тараканова на шхуне «Чириков», а с ним сотня алеутов.
— Когда придут?
— Не сегодня, так завтра обязательно. Все сроки уже прошли.
— Скорей бы, — озабоченно произнёс Баранов, и они стали спускаться по лестнице на нижнюю часть крепости.
Глава десятая
«Альбатрос» пирата Самуэля Гельбера стоял на якоре в небольшой бухточке недалеко от берега, когда к нему подошла лодка с сидевшими в ней индейцами. На судне их давно заметили, позвали переводчика и крикнули с борта:
— Что надо?
— Капитана нада, — крикнул в ответ один из индейцев. — Я — Сайгинах. Меня послал к вашему капитану вождь Котлеан.
— Будет вам капитан, — ответил через какое-то время матрос и с борта судна спустил к лодке верёвочный трап.
Сайгинах забрался по нему на борт судна, где его встретил Гельбер.
— Капитан слушает тебя, говори, — сказал индейцу переводчик.
— Я от вождя Котлеана. Он передаёт капитану Гельберу, что будет готов атаковать крепость русских на Ситхе через два восхода солнца на третьем.