Сидней. Почему ты мне раньше не сказала об этом, я бы прибыл сюда на катафалке.
Диана. Какие мы с тобой циники, Сидней! Бог нас за это накажет.
Сидней. Думаю, что уже наказал… Выпьем!
Пьют.
Диана. Знаешь, Сидней, что я сделаю в новом сезоне?
Сидней. Делай все, что угодно. Только не Ибсена.
Диана. Возможно я брошу театр. Брошу сцену. Перестану играть. Театр уже не приносит мне больше радости, как прежде. Знаешь, что мне однажды сказал Лэрри Оливье?
Сидней. Быть может, ты мне скажешь об этом в машине?
Диана. Лэрри сказал: «Искусство актера — это тончайший и благороднейший вид человеческой деятельности. И ему стоит отдать свою жизнь, если только вам очень повезет и вы будете счастливы»… Ведь это потрясающе, Сид?
Сидней. Просто мурашки забегали по коже… А если же вам не повезет, и вы женитесь на актрисе… (Направляется к двери).
Диана. Прости меня, Сид. Вероятно я допустила бестактность. Всё это не имеет к нам никакого отношения. Я всегда была несчастной. И вот почему я всегда была чертовски хорошей актрисой… Это все, что я есть.
Сидней. Допивай свой джин. Я не хочу пропустить награждение звуковых операторов.
Диана. Я завидую тебе, Сидней. У тебя ничего нет, кроме таланта. Ты стряпаешь лучше, чем я. Ты пишешь лучше, чем я. И видит Бог, ты одеваешься лучше, чем я.
Сидней. «Чем» — это лишнее.
Диана. Ты говоришь лучше меня. Господи, как я рада, что ты приехал! Иначе мне пришлось бы одной пройти через все это.
Сидней. Номинантам не разрешено приезжать без сопровождающих. Иначе они бы приставили к тебе Берта Рейнольдса или кого-нибудь еще.
Диана. Мне кажется, тебе никогда не нравилась такая суета; торжественные открытия, приемы и все такое прочее.
Сидней. Я люблю торжественные открытия, я обожаю приемы. Я веду очень весёлую жизнь. Скажи мне честно, мой ангел, знаешь ли ты много продавцов антиквариата в Лондоне, которые бы присутствовали на церемонии вручения академических наград?
Диана. По-моему, ты ненавидишь свою маленькую захламленную лавку. Когда бы я не позвонила, я никогда тебя там не заставала. Где ты бываешь в полдень, Сидней?
Сидней. В Лондоне полдня не существует. (Смотрит в окно). Лучше бы я ждал тебя у входа в отель. Я мог бы немного загореть.
Диана. Зачем ты это бросил?
Сидней. Бросил сцену?
Диана. Да. Ты был великолепен. Ты подавал такие надежды, больше, чем кто-либо из нас.
Сидней. Что же такого я подавал?
Диана. Ты был таким благородным на сцене. Играл с такой отдачей. В твоем характере много душевной мягкости.
Сидней. Вероятно, я мог бы отлично сыграть Офелию.
Диана. По правде говоря — да.
Сидней. Жаль, что я не смог остаться шестнадцатилетним подростком. Какое будущее меня ожидало! Джульетта, Роксана — роли без конца!
Диана. Сидней, вернись. Ты можешь вернуться, если захочешь.
Сидней. В качестве твоего мужа? Это создало бы столько проблем! Какой ужас! Мы бы цапались за те же самые роли… Нет, нет. Я абсолютно счастлив, торгуя дверными молоточками восемнадцатого века.
Пауза.
Диана. А что ты делаешь в полдень, Сидней?
Сидней. Дорогая, я только что сказал тебе. Хожу, разыскиваю старинные дверные молоточки… Ну а теперь, пойдем и покончим с этой мучительной церемонией!
Диана. Сначала поцелуй меня и пожелай мне удачи.
Сидней. Вот мой поцелуй. (Целует ее). А теперь повернись, я потру на счастье твой горбик.
Диана. Не говори мне гадости, Сидней. У меня от страха поджилки трясутся.
Сидней (с большой нежностью). Я желаю тебе всего самого-самого… Желаю удачи. Желаю любви. Желаю счастья. Ты талантливая и необыкновенная женщина. Двенадцать лет ты терпела меня и все мои завихрения, — не знаю сам — почему. Но я благодарен тебе… У тебя была половинка мужа и три четверти карьеры. А ты заслужила большего. Пусть увидят академия искусств и уважаемый Совет твою красоту, талант и мужество, которые я лицезрел добрую четверть своей жизни. Я надеюсь, что ты получишь этого досточтимого «Оскара»… А я через пятьдесят лет его загоню и получу целое состояние. (Снова целует ее).