Я оставил Тома и пошел на запад по растрескавшемуся асфальту в рощу, где груды подгнивших балок лежали на месте былых строений. Строений, которые возводились людьми. В которых жили. Я сел на краю каньона, над высоким обрывом. Солнце садилось. Я смахнул слезу. Мне хотелось оказаться дома или хотя бы подальше отсюда.
Том вышел из-за деревьев чуть поодаль. Он искал меня. Я встал, окликнул его и пошел навстречу.
– Пойдем на обрыв, отыщем их, – сказал Том. Он по-прежнему выглядел пришибленным. Я молча поплелся следом. – Сюда, – сказал он и повел меня к южному краю каньона.
Деревья сменились кустарником, потом высокой – по колено – травой, и мы оказались у берегового обрыва. Внизу лежал океан, гладкий и серебристый. Горизонт был далеко-далеко – может, в сотне миль. Сколько воды! Ветер бил в лицо. Я глядел вниз, на пятнисто-бурый обрыв, высокий-превысокий и почти отвесный, на широкий, покрытый водорослями пляж. Дженнингс и Ли стояли в сотне ярдов от нас, крошечные фигурки на краю обрыва; они кидались камнями, стараясь добросить до пляжа, но попадали в откос. Глядя на летящие камни, я вдруг понял, что видят чайки, и мне почудилось: я лечу в облаках, высоко-высоко над миром.
Слева в море вдавалась гора Соледад и Ла-Холья. Она загораживала все, что было дальше к югу. На севере берег изгибался, и дальние обрывы казались разломленными комьями грязи над синеватыми лужицами болот. Череда обрывов и болот тянулась до зеленых холмов Пендлтона, а там, где эти холмы сливались с небом и морем, была наша долина, наш дом. Мне с трудом верилось, что я вижу такую даль. Волны с еле слышным рокотом набегали на пляж и оставляли за собой извилистый белый след. Том сидел, свесив ноги с обрыва.
– Пляж теперь раза в два шире прежнего, – сказал он сдавленным голосом. – Мир не должен так сильно меняться на протяжении одной жизни. Слишком это тяжело.
Я отошел, чтобы не мешать ему говорить с собой, однако он сразу поднял лицо – оказалось, он обращался ко мне.
– Я провел здесь много часов, когда время могло остановиться и я был бы только рад. – Он дернул бороду. – Теперь обрывы совсем не те.
Я не знал, что ответить. Закатное солнце озарило склон, песчаник засветился алыми отблесками. Наши тени протянулись далеко за нами, ветер стал свежее. Мир казался огромным-преогромным, продуваемым, сумеречным. Я ходил взад-вперед по краю обрыва и все смотрел, смотрел. Старик продолжал сидеть – маленький бугорок над откосом. Солнце постепенно тонуло в море, и вот от него осталась лишь крохотная зеленая искорка. Ветер усиливался. Дженнингс и Ли шагали к нам по самому краю обрыва, маленькие, размахивающие руками фигурки.
– Пора собираться, – крикнул, подходя, Дженнингс. – Элма скоро начнет подавать на стол.
– Дайте старику еще минутку, – попросил я.
– Если ужин остынет, она мне голову оторвет, – прошептал Дженнингс. Но Ли сказал: «Пусть его», и Дженнингс замолчал, глядя на оставленный волнами пенный узор.
Спустя какое-то время Том шевельнулся, встал и подошел к нам. Казалось, он только что проснулся. Над океаном зажегся фонарик вечерней звезды.
– Спасибо, что привезли сюда, – сказал Том.
– Не за что, – отвечал Дженнингс. – Однако время поворачивать. В этих развалинах, да еще в темноте, черт ногу сломит.
– Мы обогнем их с юга, – сказал Ли, – по дороге, которая… – Он с шумом втянул воздух.
– Что такое? – воскликнул Дженнингс.
Ли указал на север, в сторону Пендлтона.
Мы все поглядели, но увидели лишь темный изгиб берега да первые бледные звездочки над ним…
С неба пала белая черта, вонзилась в холмы далеко на севере и исчезла.
– Нет, нет, – прошептал Дженнингс.
Другая черта пала с неба, словно метеор, только она не замедлилась и не рассыпалась на куски; она падала по прямой, словно вычерченная по линейке молния; от ее появления в вышине до бесшумного исчезновения в холмах прошло не более трех секунд.
– Пендлтон, – сказал Ли. – Взорвали наши пути. – Он принялся ругаться тихим, страшным голосом. Дженнингс пинал куст, покуда не переломил ствол.
– Скоты! – орал он. – Скоты! Чтоб им… Какого хрена они не оставят нас в покое?..
Еще три черточки пали с неба, одна за другой, целя все дальше и дальше на север вдоль изгиба береговой линии. Я закрыл глаза: на черном фоне плыли красные полосы. Открыл: еще одна черта возникла среди звезд и стремглав понеслась к земле.