– Может быть, но суть от этого не изменится.
– Это только начало. Самое большее, что мы можем сделать сейчас, а начинают всегда с малого. Да если бы ты жил во время Революции, ты бы тоже отговаривал начинать. Сказал бы: «Что толку убить нескольких солдат, если это не меняет сути?»
– Нет, не сказал бы, потому что суть была иной. Теперь же нас не оккупировали, нас изолировали. Примкнуть к Сан-Диего в этой войне – значит просто подчиниться Сан-Диего. Док прав, как и Кармен.
Я подумал, что подцепил его, и сказал:
– Но в Революцию можно было сказать то же самое. Пенсильванцы или кто там еще могли объявить, что примкнуть к повстанцам – значит подчиниться Нью-Йорку. Но они были одной страной и сражались вместе.
– Это ложное сравнение, как все исторические аналогии. Если я учил тебя истории, это еще не значит, что ты ее понимаешь. В Революцию у британцев были люди и ружья, и у нас люди и ружья. Сейчас у нас тоже люди и ружья, как в 1776 году, а у противника спутники, межконтинентальные ракеты, корабли, которые могут обстрелять нас с Гавайев, лазеры, атомные бомбы и еще Бог весть что. Подумай немного головой. Да скорее полевка победит тигра.
– Ладно, не знаю, – проворчал я, чувствуя, что он говорит дело.
Я пошел бродить между разобранных ульев, солнечных часов, кадок и мусора, чтобы придумать новые доводы. Под нами лоскутным одеялом расстилалась долина, золотились оброненные тряпицы полей, сверкали большие ярко-зеленые заплатки освещенного солнцем леса.
– Я все равно уверен, что революции начинаются с малого. Если бы ты проголосовал за сопротивление, мы бы что-нибудь придумали. А теперь я из-за тебя вляпался в историю.
– Как так? – спросил он, поднимая лицо от рамки. Я понял, что наговорил лишнего.
– Ну, понимаешь, – пробормотал я и вдруг нашелся: – Раз мы не будем помогать сопротивлению, значит, из нашей компании никто, кроме меня, Сан-Диего не увидит. Стив, Габби и Дел обижены.
– Со временем они тоже увидят, – сказал Том.
Я с облегчением вздохнул, радуясь, что выпутался. Однако мне было неприятно, что теперь придется от него скрывать; я понял, что с этого дня должен буду все время врать. Я опять подошел поближе и, смущенно сколупывая с пяток грязь, стал смотреть, как он работает. Я понимал, что против его доводов не попрешь, хотя по-прежнему считал выводы неверными. Уж очень мне хотелось считать их неверными.
– Уроки выучил? – спросил он. – Кроме истории Соединенных Штатов?
– Часть выучил.
– Ты становишься вроде Николена.
– Не становлюсь.
– Ладно, послушаем. «Я узнаю вас. Где король?» Я мысленно представил нужное место, и на расплывчатом сером поле появилась желтая потрепанная страница с черными закорючками, которые столько значат. Я начал читать строки, как их видел:
– Отлично! – воскликнул Том. – Точь-в-точь как тогда мы. «Разящий гром, расплющи шар земной, разбей природы форму, уничтожь людей неблагодарных семя!»
– Надо же, целых две строчки запомнил! – сказал я.
– Цыц. Послушай вот это:
– Нам, младшим? – поддразнил я.
– Цыц! Острей зубов змеиных, верно, детей неблагодарность! Впрочем, и впрямь всех больше старец видел в жизни горя. – Он тряхнул головой. – Но слушай, неблагодарный, я задал тебе эти строки, чтобы ты вспомнил наш обратный путь в бурю. Судя по тому, как ты ведешь себя после возвращения, ты уже забыл…
– Нет, не забыл.
– Или не сумел поверить, или не сумел жить с этим. Но это случилось с тобой.
– Знаю.
Темно-карие глаза глядели на меня строго. Том сказал тихо:
– Ты знаешь, что это произошло. Теперь ты должен начинать свою жизнь с этой страницы. Должен усвоить урок, а иначе это все – впустую.