Я бродил по широкой – почти в акр – горной макушке. Тропа поднималась по западному, пологому склону. Восточный склон – почти отвесный, и, когда я взглянул вниз, в темень, мне сделалось не по себе. Тут я увидел альпиниста. Он в одиночку поднимался по отвесной стене, по одной из трещин в склоне. По таким стенкам лазал Джон Мьюир, но он обожал опасность, и после него редкие альпинисты шли на такой риск. У меня голова кружилась смотреть на того отчаянного парня, но, разумеется, я не мог оторвать глаз. Он лез и смотрел вверх; в какую-то минуту он меня заметил и махнул рукой. Мне стало еще больше не по себе. Чем выше он поднимался, тем знакомее выглядел. А потом я его узнал. Это был мой двойник, в альпинистском снаряжении, с бородой и здоровущий как черт. Да еще где – на гранитном откосе!
Я уже подумывал о том, чтобы дать деру по тропе, но тут он снова поднял на меня глаза, и я понял: он тоже меня узнал. До меня дошло, что нам надо поздороваться. Или поговорить. И я остался.
Мне казалось, что последний отрезок подъема он преодолевал целую вечность – и все время на краю гибели. Однако, когда он вполз на вершину, солнце еще висело в мареве над западным горизонтом Тихого океана. Он встал и шагнул ко мне. За несколько футов он остановился. В янтарном свете, который бывает только в горах перед закатом, мы молча смотрели друг другу в глаза. Говорить было нечего, мы стояли как в столбняке.
Тогда это и случилось…
Последние слова Том произнес резким, сразу охрипшим голосом, перестал качаться, пригнулся в своем колченогом кресле и уставился в огонь, избегая смотреть на нас. Кашлянул несколько раз, заговорил быстро:
– Алая половинка солнечного шара еще лежала на горизонте, и… и рядом с ней распустилась другая, а затем еще, и еще, и еще, вдоль всего калифорнийского побережья. Пятьдесят закатных солнц в один ряд. Ядерные грибы с нас высотой, потом выше. Легкие ореолы дыма вокруг каждой колонны. Это был тот день, ребята. Это был конец.
Я сперва увидел, потом понял. Я обернулся к двойнику – он плакал. Он шагнул ко мне, мы взялись за руки. Так просто. Мы без всякого усилия слились в одно – так же легко, как решились на это. В следующую минуту я был уже один. Я помнил и свое прошлое, и брата, я ощущал в себе его силу. Холодный ветер гнал ко мне ядерные тучи. Мне было так одиноко, так одиноко, дрожать на ветру и смотреть на этот ужас, но мне казалось, ну… что я исцелен и… Не знаю. Не знаю. Что меня это миновало.
Он откинулся назад и чуть не кувыркнулся вместе со своим креслом. Мы все перевели дух.
Том встал и палкой поворошил костер.
– Видите, в прежние времена невозможно было жить целостной жизнью, – сказал он уже другим, успокоенным и почти сварливым голосом. – И только сейчас, когда мы сидим у костра…
– Пожалуйста, без морали, – сказал Рафаэль. – Этого мы от тебя в последние дни наслушались, большое спасибо.
Джон Николен кивнул головой.
Старик сморгнул.
– Ну, как хотите. У подлинной истории и не должно быть морали. Давайте-ка подкинем еще дровишек! Рассказ окончен, и мне надо промочить горло.
Он, кашляя, сам отправился за выпивкой. Кто-то встал и подбросил дров, кто-то спрашивал миссис Н., не осталось ли масла. Все были немного притихшие, но довольные.
– Здорово старик рассказывает, – сказал Стив. Потом взял меня за руку и указал глазами на Мелиссу – она сидела по другую сторону от костра.
Я высвободил руку, но через некоторое время обошел-таки костер и сел рядом с ней. Она тут же меня обняла. Едва ее маленькая ладошка коснулась моего бока, выпивка ударила мне в голову. Мы отошли от огня и стали жадно целоваться рядом с грудой железяк. Меня всегда удивляло, как это просто с Мелиссой.
– Я рада, что ты вернулся, – сказала она. – Ты еще ничего не рассказал мне о своей поездке, я все слышу от других! Может, зайдешь к нам попозже и расскажешь? Папка тоже будет дома, но, может, завалится спать.
Я тут же согласился, думая больше о поцелуях, чем о сведениях, которые должен получить от Эда. Однако когда я вспомнил о них (прижимаясь лицом к Мелиссиной шейке, такой красивой в свете костра), то даже возгордился. Все оказалось легче, чем я думал.
– Пойдем глянем, не осталось ли рома, – предложил я.
Мы нашли ром и вылакали, потом нас нашел Эдисон.
– Домой пошли, – грубо сказал он Мелиссе.
– Еще рано, – возразила она. – Можно Хэнку с нами? Я хочу послушать про поездку и показать ему дом.
– Конечно, – безразлично ответил Эдисон.
Я за спиной у Мелиссы попрощался со Стивом и Кэтрин и, видя удивленное лицо Стива, почувствовал себя ловким парнем. Мы трое двинулись по тропке вдоль гребня. Эд за все время не сказал ни слова и даже не обернулся, так что не видел, как Мелисса обняла меня за талию и сунула руку мне в карман. В кармане была дыра, Мелиссе только того и надо было, но я стеснялся идущего впереди Эда и не отвечал, только поцеловал ее на мосту, где точно знал, что не оступлюсь. На подъеме к Бэзилону меня слегка качало от выпитого, и еще Мелиссины пальчики щупали в трусах. Ух! Но в то же время я думал, как подъехать к Эдисону с расспросами про мусорщиков и японцев? Конечно, спьяну я соображал туго, но дело было не только в этом. Куда ни кинь, все выходило, что ни с какого бока ловко не подъедешь. Придется спрашивать напрямик и надеяться на удачу.