К концу марта 20 года, когда урна с Германиком была установлена в мавзолее Августа и принцепс предпринял все меры, чтобы течение дел вошло в нормальное русло, общественность Рима думала только о возвращении Пизона.
Между тем, будучи человеком осторожным, он не спешил в Рим. Пизон задержался в Азии — в Эфесе, Ахайе и, вероятно, в Коринфе. Затем Пизон завернул в Далмацию, чтобы встретиться с Друзом II. Своего сына Марка он отправил в Рим, где тот, как представитель знатного семейства, был принят Тиберием. Что касается Друза II, брата покойного Германика, то Пизон рассчитывал на признательность с его стороны за устранение соперника. Однако тот принял Пизона официально и высказал свое неодобрение его медлительностью. Считали, что такое поведение Друзу II предписал Тиберий.
Пизон пересек Адриатическое море, высадился в Анконе и поехал по Фламиниевой дороге в сопровождении 9-го «испанского» легиона, который шел из Паннонии в Африку. В конце концов он сел на корабль, словно собирался совершить беззаботную прогулку по Нере, а затем по Тибру. Он появился в Риме на Марсовом поле, перед мавзолеем Августа, где находился прах Германика. Его соратники, стихийно или по приказу, пришли встретить Пизона и Планцину, затем направились на Форум, где возвышался его особняк, в котором он дал большой пир, чтобы отметить свое возвращение. Пизон вел себя так, словно ни во что не ставил народное мнение. На следующий день Фульциний Трион, хотя и не был другом Германика, обратившись в сенате к консулу, вызвал в суд Пизона.
Сразу же возникли многочисленные трудности в судопроизводстве. Сначала происходила борьба между обвинителями, и в итоге верх взяли друзья Германика по Антиохии — два претора Вителлий и Вераний, которые добились того, чтобы стать главными обвинителями. Затем возникло юридическое затруднение. Пизон вначале надеялся быть обвиненным в одном преступлении — отравлении — перед, судом всадников во главе с претором; между тем имела место его попытка поднять сирийские легионы, чтобы снова стать наместником в этой провинции. Он также послал письмо, обвиняющее Германика, уже покойного, в роскоши и спеси, т.е. в царском поведении, недостойном для представителя принцепса, т.е. давал понять, что покойный изменил Тиберию. Пизон добивался суда принцепса, поскольку знал о его пренебрежительном отношении к мнению толпы. Но Тиберий, поскольку Пизон был выбран наместником Сирии сенатом, отправил дело туда. Впрочем, это было обычное требование сенаторов, — быть судьями для себе равных, когда речь идет о государственном деле. Тогда плебс начал наблюдать за сенатом, опасаясь того, что сенаторы оправдают своего из чувства солидарности.
Между тем дела Пизона обстояли неважно. Он обратился по очереди к пятерым своим друзьям-сенаторам с просьбой быть его защитниками, но все они отказались. В конце концов защищать Пизона взялись его брат Луций Пизон, консул Марк Лепид и еще один сенатор. Сенат предоставил два дня обвинителям, затем, после перерыва в шесть дней, три дня подсудимому и защите. Друзья Германика обвинили Пизона в заговоре, заявив, что из ненависти к Германику он подкупал легионы, чтобы те не повиновались посланнику принцепса. Пизона также обвинили в отравлении Германика, однако подобное обвинение провалилось, поскольку не было доказательств. Женщина-отравительница, арестованная в Сирии, вскоре после прибытия в Италию умерла. Городская беднота, недовольная таким поворотом судебного разбирательства, заявила, что если сенат не свершит правосудие, то это за него сделает народ. И все же большинство обвинений защита опровергнуть не смогла. Действительно, Пизон выступил против Германика, своего начальника, радовался его смерти и пытался поднять на мятеж легионы, выступив, в сущности, против семьи Юлиев.