Калигула
ПРОЛОГ
24 января
Молодой император вышел из зала Исиды и вошёл в криптопортик — крытую галерею.
Пустое торжественное помещение мягко освещалось бронзовыми канделябрами. С удивлением, внезапно переросшим в тревогу, император обнаружил, что остался один. Он поискал взглядом Каллиста — александрийского грека, который всего мгновение назад услужливо семенил рядом, — но, обернувшись, увидел в глубине галереи вместо Каллиста мощную фигуру верного Кассия Хереи, командира преторианских когорт, следовавшего за ним.
Успокоившись, император снова двинулся вперёд. Его мучило сожаление, что пришлось велеть Милонии[1] остаться, и он ещё не знал, что эта мысль окажется его последним воспоминанием о нормальной жизни. Он снова бросил взгляд через плечо. Но Херея по-прежнему был один. «Куда же делись остальные?» — опять забеспокоился император.
Херея быстро приближался. Император заметил торопливость в шагах воина, и вдруг его озарило: столько удачно раскрытых заговоров, а смерть гнездится дома. Не успеешь обернуться, как удар в спину, леденящая боль, потеря равновесия, прекращение дыхания. В голове молнией сверкнуло воспоминание. «Клинок в лёгкие — и всё: удар, холод, никакой боли...» — говорил отец много лет назад, в Сирии.
Да, так оно и есть. Император обернулся — там стоял Херея. И с высоты своего огромного роста поднимал руку с ножом, чтобы нанести безжалостный удар. Император знал, что Херея обладает чудовищной физической силой, и именно благодаря этому качеству поставил его во главе преторианских когорт. Херея с размаху опустил руку, и молодой император быстро отклонился. Но, к своему удивлению, не сумел издать ни звука. Херея снова занёс руку для удара, император отскочил назад и попытался закричать: «Что ты делаешь?» — но даже не понял, удалось ли ему это. Мелькнула мысль, что Херея — неповоротливая громадина, а сам он молод и проворен и нужно лишь выбежать из криптопортика в атрий.
Император сделал ещё одну попытку закричать, но тщетно — он ожидал предательства со стороны кого угодно, но только не Хереи. Он с силой оттолкнул противника к стене, так что второй удар пришёлся в пустоту. Нож разрезал воздух. Император бросился к выходу, и из атрия наконец-то навстречу ему выскочил офицер. Но нет, он бежал не на помощь. Офицер был вооружён и обнажил клинок. А на императоре не было доспехов, и он растерянно смотрел на двоих нападающих, которые были уже совсем рядом. И снова в голове вспыхнуло воспоминание. «Не доверяй тому, кого видишь каждый день, — говорил перед смертью отец. — Сам не знаешь, как часто, желая добра, сеешь ненависть к себе».
Двое сближались, а он был между ними. Они двигались осторожно, а возможно, с жуткой уверенностью, что он попался, — так действуют охотники, обложив медведя в Тевтобургском лесу. Холод, пронзивший спину, взорвался и обжёг лёгкие, к горлу подступила кровь. Херея знал, куда бить, он только этим и занимался в своей жизни. Чувствуя кровь во рту, жжение и боль, молодой император хватал ртом воздух. Он понимал: кровь, перекрывшая дыхание, несёт смерть.
Второй нападающий, безжалостный Юлий Лупа[2], сжимал в руке оружие и скалился. Император взглянул в его лицо: так, должно быть, затравленный медведь или кабан смотрит в лицо пришедшего добить жертву охотника. Что за улыбка! В широком рту видны все кривые зубы, а глаза говорят: «Тебе конец».
Вкус горячей крови становился сильнее, и император попытался отодвинуть заслоняющего проход Лупа. Свет впереди, и никого, ни звука. Ему удалось продвинуться к атрию, но нож Юлия Лупа вошёл горизонтально, предательски, не как на войне, а как в драке, глубоко в живот. Император покачнулся и теперь ощутил жжение... Сзади Херея — Херея, с которым он каждый день шутил, — со зверской силой нанёс ещё один удар, отчего колени жертвы подогнулись, и Гай Цезарь, третий император Рима, повалился на пол, харкая кровью.
Он упал ничком на чудесные узорчатые плиты. О мрамор ударилось кольцо с печаткой в виде глаза бога Гора, принадлежавшее раньше какому-то древнему фараону. Император уже ничего не видел, но таинственный механизм памяти воскресил совет отца: «Последняя защита — притвориться мёртвым». Он замер, но продолжал по-настоящему умирать. Его больше не трогали.
Внезапно кровь переполнила рот и горло и хлынула на пол. Император задохнулся, он больше ничего не слышал. Рот снова медленно заполнялся кровью, и, вместо того чтобы вдохнуть, умирающий вдруг закашлялся, извергая на пол поток горячей массы.
1
Автор называет жену Калигулы Милонией, хотя в литературе она чаще фигурирует как Цезония. Её имя было Милония Цезония. —