Многие сенаторы уже пребывали в беспокойстве. Они боялись легионов Домиция Корбулона и столь щедро оплачиваемых преторианцев, которые могли мгновенно окружить курию. Однако некоторые настаивали, что на Юлия Цезаря напали именно в древней курии Помпея и ударили сзади, когда он стоял в окружении высоких особ, притворявшихся, что молят о снисхождении к одному изгнаннику. Никто из сторонников не пришёл Цезарю на помощь. Но другие сенаторы отвечали, что Август сурово отомстил за это убийство, уничтожив не только зачинщиков, но даже память о месте, где оно было совершено. Древняя курия была закрыта, и рядом Август специально построил величайшие в Риме общественные уборные.
Память о смерти Юлия Цезаря укоренилась и в Тиберии, который пожелал сделать себе в курии отдельное от всех кресло на возвышении. И Гай Цезарь решил, что ему следует сделать то же самое. А поскольку сенаторы испытывали страх перед этими грозными, неподкупными, необщительными германцами-телохранителями, он начал злорадно окружать себя ими также и во время заседаний.
— Смотрите, — сказал сенатор Валерий Азиатик, с демонстративным отвращением выходя из курии, — в Риме уже не понять, кто тут враги — варвары или сенаторы.
С такими речами он пересёк широкий Римский Форум в сопровождении своих сторонников и клиентов, словно не замечая враждебного настроения толпы, которая медленно расступалась перед его слугами, чуть ли не задевая их в недружелюбном пренебрежении и давая проход лишь в последний момент, только потому, что приходилось. Но внимательные глаза Азиатика видели, что в этом опасном молчании достаточно одного призыва, одного крика, чтобы — при попустительстве преторианских когорт и бесстрастной неподвижности германцев — никому из тех, кто, подобно ему, носил на тоге почётную пурпурную сенаторскую кайму, не удалось бы живым перейти площадь.
НОЧИ В ВАТИКАНСКИХ САДАХ
Император уже не мог отказаться от спекуляторов, шпионов. Раньше он полагал, что они его защищают, но теперь обнаружил, что они стали для него самым безысходным мучением, какое только он мог применить к себе. Привыкшие к излишней активности со времён Тиберия, они с явной радостью протягивали ему какую-нибудь записку или шептали на ухо известия, от которых он бледнел. И однажды на стол ему попал точный и страшный донос: что сенатор Папинии и один юноша из знатной фамилии по имени Аниций Цериал затевают новый заговор.
«Сенаторская курия, — говорил Тиберий, — это заросшее крапивой поле: можешь выпалывать его, пока не сожжёшь руки, но среди травы крапива вырастет снова».
Как трава питала крапиву Тиберия, так физический страх, утрата привилегий и амбиции подпитывали интриги. И император — повзрослевший на три года с тех пор, как принял власть, — с холодной уверенностью приобретённого опыта велел тайно арестовать обоих обвиняемых, когда они были вдали от Рима. Под угрозой пыток они, а особенно молодой Цериал, сломались, прежде чем за них действительно взялись.
— Это правда, — всхлипывая, признался он, — мы искали способ убить императора.
И, продолжая плакать, заявил, что оказался завлечён в эту подлую компанию по глупости.
— Я хотел убежать, — говорил Цериал, — но мне угрожали смертью. Защитите меня, — попросил он.
При этих словах юноша обнаружил, что стал для следователей неуязвимым и драгоценным. Ему пообещали не наказывать его, и он пошёл по пути, которым в последующие века с тем же корыстным рвением пойдут многие другие. На все вопросы он отвечал то, чего от него ожидали, предугадывая желания допрашивающих.
— Молодой Цериал, — сообщил старший из дознавателей, — перечислил по памяти имена шестидесяти шести человек. Это потрясающе, писцы устали записывать за ним.
Но было трудно — как будет трудно и в будущем — отделить истинные сведения от выдумок. Цериал войдёт в историю как один из самых губительных предателей ещё и потому, что в число обвинённых включил собственного отца, видного сенатора, к которому испытывал тайную ненависть за неравные браки и неразделённое наследство.
— Это не просто заговорщики, это целое тайное общество, — сказал Домиций Корбулон, единственный, которого император посвятил в это дело.