Анний Винициан — великий соперник Азиатика, которому недавно с завистью уступил верховенство среди оптиматов, — предложил:
— Давайте поговорим о серьёзных вещах. Римляне ходят по новому четырёхпролётному мосту, построенному императором, и видят трибуны нового Ватиканского цирка, возведённого по его воле; стоят, задрав голову, перед обелиском, воздвигнутым им, гуляют по портикам Исиды, спроектированным им. Учёные толпятся в библиотеках, и люди говорят, что дороги никогда не были так чисты и так хорошо вымощены. Римляне с великой гордостью поднимаются по новому пандусу с форумов к Палатинскому дворцу и говорят, что в Риме за эти три года построено больше, чем за двадцать три при Тиберии.
А поскольку благородные дела врага вызывают большую ненависть, чем кровавые злодейства, Винициан злобно заключил:
— Чем ответить на это?
Азиатик, слушавший Винициана с терпением давней неприязни, вздохнул:
— Скажи, что всеми этими безответственными безумствами он опустошил казну и теперь денег не хватает даже на закупку зерна.
Все одобрили такое предложение, а он продолжил:
— Помните государственные расходы на мост через залив в Путеолах?
Поскольку важнейший торговый порт в Путеолах заносило песком, императорские инженеры построили новый мол невиданной формы: они опустили в море опалубки и корпуса старых кораблей, заполненные песком с путеоланской пылью — смесью, которая быстро схватывается в воде, — и установили мощные быки, разбивающие волны, в то время как промежутки позволяли вымывать песок в море. А на быках установили грубый настил, сделав нечто вроде длинного моста.
— «Мальчишка» торжественно открыл его, проехав по нему верхом. Народ смотрел, разинув рот, а он шутил над старым пророчеством Фрасилла. Помните? Фрасилл сказал Тиберию, что этот «мальчишка» скорее переедет верхом через залив из Путеол в Байю, чем станет императором. Так вот: объясним, что он велел сделать из кораблей мост, уничтожив половину флота, чтобы продемонстрировать верность пророчества.
— А особенно напомним про поход в Британию, — продолжал Азиатик. — «Мальчишка» послал три легиона к северному морю, а потом отвёл назад без единого сражения. Никогда с римскими легионами не случалось такого позора.
Все посмотрели на него в замешательстве, потому что после кровавых и не приведших к окончательному результату походов Юлия Цезаря, Августа и Тиберия мир на опасном острове, населённом бриттами, воспринимался с явным облегчением. Некоторые заговорщики пробормотали:
— Этого лучше не касаться.
Но Азиатик заявил:
— Этот мир порождён нашей трусостью. Это продукт слабоумия, и народ должен это понять. «Мальчишка» сказал, что собрал на побережье мускулы, наши самые мощные осадные машины, которые за три дня разрушают город, как будто собирался вторгнуться в Британию, верно? Но не забывайте, что на нашем славном языке ракушки называются так же.
Он рассмеялся.
Слушавшие его были сбиты с толку, но он сказал правду. Musculi специальный термин, употребляемый военными писателями Вегецием, Гелием, даже Юлием Цезарем на блестящей латыни в его «Записках о Галльской войне», — совпадал со словом musculi, означающим «вкусные моллюски в раковинах».
Азиатик всё смеялся.
— Скажите людям, что они не поняли: «мальчишка» послал легионы собирать на пляже ракушки. — Он изобразил серьёзную озабоченность. — Его рассудок разрушается.
И все рассмеялись.
НОЧИ ПОСЛЕДНЕЙ ЗИМЫ
Стояла зима. С тёмного неба на крыши неспокойного города быстро опускалась темнота. А императору казалось, что все глаза в Риме уставились на окна и лоджии его поначалу крепко полюбившегося, а теперь невыносимого дворца, подсматривая за светом, гадая, что там происходит. Из всех окружающих холмов Палатин выделялся ориентиром, а для многих он стал зримым объектом ненависти.
— Ночью слишком долго царит темнота, — прошептал Геликон.
Он тосковал по небу Египта, считал месяцы, отделявшие Рим от ясных, благоуханных весенних ночей.
Но император, несмотря на травяные настои и таинственные хмельные напитки своих врачей, вечер за вечером всё больше мучился от стойкой неспособности уснуть. С наступлением темноты начинался страшный внутренний диалог; как звери, скопившиеся в загоне, толпились все погибшие за последние месяцы, неуловимые враги, тревога о будущем. Как наваждение, рядом, в нескольких шагах, был проклятый дом Новерки. Оскорбительно уже само то, что он так и не разрушил его.