Его больше не трогали. Его руки распластались. При падении кольцо-печатка соскользнуло на мраморный пол, и подвижная оправа с оком Гора повредилась. Внезапно изо рта императора потоком хлынула кровь и растеклась по полу. Двое убийц неподвижно смотрели на свою жертву.
Херея профессиональным тоном тихо проговорил:
— Готов.
А в атрии Валерий Азиатик с грозной твёрдостью негромко скомандовал:
— Все уходим.
Все молча повиновались и спешно рассеялись. Больше голосов не слышалось. Никто не появлялся.
Но тут раздался вопль Милонии:
— Я люблю тебя! — и этот звук эхом отразился от стен.
Стремительно вбежав, она бросилась на колени над лежащим телом, обняла его и, увидев кровь, схватилась за голову.
— Я всегда тебя любила, даже когда ты меня не видел, слышишь?.. Я уйду с тобой.
Она гладила его волосы и пыталась заглянуть в лицо.
Херея замер, растерянно глядя на это зрелище, потом приказал Юлию Лупу поскорее зарезать ведьму, опаснейшую жену убитого императора. Её ударили в плечо, но она не заметила и, стоя на коленях, продолжая разговаривать только с ним, ласкала его окровавленными руками.
— Я люблю тебя и буду любить даже через шесть тысяч лет...
Херея заорал, что она спятила.
— Да заткни же её!
Юлий Луп нагнулся над женщиной, схватил левой рукой спутанные волосы и, со всей силы потянув, запрокинул ей голову и обнажил горло. И когда из глубины последнего вздоха она снова простонала: «Я люблю тебя», он хладнокровно, по самую рукоять, вонзил сику — короткий кинжал убийцы — под левое ухо, а потом молниеносно провёл острым, как бритва, клинком до правого. Голос перешёл в бульканье, хлынула кровь. Кинжал ткнулся в кость нижней челюсти под ухом, и Луп лёгким, чуть ли не изящным движением вытащил окровавленный клинок, одновременно сильной левой рукой швырнув труп на пол.
Убийцы смотрели на последнее подрагивание рук, полуоткрытые губы, закатившиеся глаза, на кровь, растекавшуюся огромной лужей по блестящему мрамору.
— Ещё остался маленький ублюдок, — вдруг проговорил Херея, словно они забыли нечто важное.
Юлий Луп вытер клинок о шёлк кресла, вложил его в ножны и, не глядя в лицо Хереи, ответил с наглым спокойствием подчинённого, демонстрирующего большую предусмотрительность, чем начальник:
— Уже распорядился.
Действительно, через мгновение появился исполнитель и доложил:
— Ей размозжили голову о стену. Лягушонок. Голова раскололась, как яйцо. Все мозги на стене...
Херея прервал его:
— Пошли! Он мёртв. Сюда идёт народ. Уходим.
Обернувшись, он увидел бегущего к ним с вытянутыми руками молодого Геликона и процедил сквозь зубы:
— Египетская собачонка.
Другие видели, как он выходит, и раз в руке у него был нож, смерть жертв не вызывала сомнений. Херея подождал, пока Геликон подбежит, но тот не смотрел на него, а видел только императорские одежды на полу и тело в них, и лужу тёмной крови на мраморных плитах. Херею оставалось лишь твёрдо протянуть навстречу клинок, и юноша, раскинув руки, без звука сам напоролся на вошедший по рукоять нож.
Префект с силой дёрнул нож вверх, расширяя рану, и тело юноши покатилось на пол. Юлий Луп неподвижно смотрел.
— Ну, теперь действительно уходим, — сказал Херея, и атрий опустел.
Снаружи собирался народ, сбегалась германская стража. Найдя императора мёртвым на полу в луже крови, они стали искать убийц и свирепо убивать всех, кто попадался на пути, потому что заговорщики уже скрылись в отдалённых помещениях дворца. Им удалось убить трёх сенаторов, действительно замешанных в заговоре, потом пришёл приказ остановиться, и все дисциплинированно повиновались. Германцы не знали, что, несмотря на повиновение, их отправят на отдалённые рабские рынки или заставят биться на арене. Но этот приказ отдал префект Корнелий Сабин, бывший гладиатор, человек, которому Гай Цезарь доверял до последнего дня. Увидев, что германцы остановились, он крикнул солдатам из преторианских когорт:
— Очистить дворец от этих египетских ублюдков! Чтобы не осталось ни одного.
— Конь! — крикнул Анний Винициан. — Этот конь!
Трое или четверо преторианцев побежали на конюшню и вышибли двери.