Гусев-Оренбургский Сергей Иванович
Калика-перехожая
Сергей Гусев-Оренбургский
Калика-перехожая
Много шло трактом народа, направляясь на праздник Мощей. Серою, спешащею массой лился народ меж зеленых всходов, с пригорка на пригорок тянулся пыльною лентою. Подводам, с разным товаром, и барским повозкам приходилось шагом пробираться в людской гуще. Кучера напрасно, до хрипоты в голосе, кричали свое нетерпеливое:
-- Берегись!
Богомолки с усталыми лицами едва поворачивали на окрик понурые головы. Странники с тяжелыми котомками твердо шагали мерным шагом и, слившись кое-где в большую толпу, нестройным хором распевали псалмы. Из повозок с любопытством выглядывали девичьи лица или виднелась мясистая и важная физиономия помещицы. Сквозь крики, говор и гомон слышалось монотонное причитание нищих. Иногда с краю дороги останавливался слепец и с протянутой шапкой пел что-то безнадежное и жалостное. Местами в толпе влекли в тележке паралитика, иссохшего и недвижного, с руками как тонкие плети, -- жизнь теплилась у него только в жутко-напряженном взгляде больших и темных глаз. И тут же рядом где-нибудь слышался заглушенный смех парней и девушек, а какой-нибудь старый солдат, украшенный медалями, грозно покрикивал на них.
-- Что ржете-то... чать, к угоднику идете!
Но даже среди этого пестрого разнообразия лиц и фигур обращал на себя всеобщее внимание человек громадного роста, широко шагавший по дороге босыми ногами. И голова его ничем не была прикрыта. Лицо, как бы налитое кровью, кирпично-красное даже под слоями пыли и грязи, в обилии проросло клочьями черных, с сильной проседью, волос, -- на голове они были словно взбиты бурею, а в бороде сплелись в живую путанную сеть, прикрывавшую грудь до пояса. Острые, болезненно-горящие глаза смотрели через толпу, вперед, в какую-то даль, куда он и весь устремлялся как бы гонимый ураганом, подаваясь вперед всем телом.
Ему уступали дорогу, удивленно провожали его взглядами.
Но он ничего не замечал.
От быстроты его хода длинный кафтан его, весь составленный из разноцветных заплат и полос, словно купленный по случаю у ярмарочного арлекина, развевался и хлопал полами. В руке он держал суковатую громадную палку, на которую опирался, далеко выставляя вперед руку. Так шел он, шаг за шагом, постепенно обгоняя путников, как бы увлекаемый каким-то водоворотом, сквозь льющийся народный поток.
А за ним шла молва.
Были тут люди, которые уже видели его раньше, на других дорогах, по пути к Соловкам или к Сергию, и везде он шел, всех обгоняя тем же скорым, стремительным ходом, и всегда один, босой и простоволосый, с глазами, устремленными вперед. Иные что-то слышали о нем в Киевской Лавре или в Верхотурии. Но все, что сообщалось о нем, было странно противоречиво, загадочно или невероятно. Какой-то мещанин, споря и горячась, упорно выкрикивал.
-- Доподлинно знаю: князь!
Иные верили, иные сомневались.
Мещанин, сердито кипятясь, уверял, что ему в Задонске дьякон указал на этого человека: князь, мол, сбежал, мол, от родных грехи замаливать, потому он шесть поместьев в карты проиграл и через то много народа обездолил. Нос у мещанина был сизый, и щека завязана красным платком до половины рта, но это не мешало ему шумно утверждать, что он и имя и поместья этого князя от дьякона узнал, да вот запамятовал.
-- Мотри, растерял на перепутьях, -- смеялись ему.
Мещанин клялся, божился.
В других местах шла иная молва.
-- Страшный, вовеки непрощенный злодей, -- шепотливо рассказывала безголосая странница, -- его и угодники к себе не допускают.
-- Хоссподи! -- вздыхала пыльная толпа, грудясь вокруг странницы.
-- В пящерах он был, в Кеиве-граде, у святого монашка, что на виду лежит... оземь колотился. -- Прости, говорит, меня, прости, говорит. А монашек-то головой покачал: дескать, нет тебе прощенья!
-- За што ж его так-то?
-- Матушку родимую погубил!
И странница обращала ко всем свое пыльное лицо, востроносое, худое и как бы застывшее в длительном испуге.
-- Силу свою над ей испытать захотел, -- по голове пальцем щелчок дал, единым пальцем, а она и сгрудилась.
-- Как-ко-ой! -- ахала толпа. -- Н-ну... си-ла!
-- Бают, перед ним церковные двери затворяются. Вот посмотрите, его и Святитель к мощам своим не допустит...
Все с смутным интересом смотрели вслед удалявшейся лохматой голове.
Старый солдат в орденах кричал:
-- Колдун!
-- Аль знашь его?
-- Кто его, чародея, не знат! Его в проруби топили, ен силу и потерял, вот и ходит по угодникам, грехи отмаливат. Ен мор напускал на животную тварь... колодцы отравлял и засуху нагонял...