А вот другая притча:
Собрались некогда цари разных стран: Китая, Индии, Персии, Рума — и сказали: «Каждый из нас должен придумать изречение, достойное того, чтобы его записали и помнили до скончания века». Властитель Китая промолвил: «Я безраздельно владею неизреченным словом, но не в моей власти вернуть то, что слетело с уст». Повелитель Индии произнес: «Дивлюсь я тому, кто вымолвит хоть одно слово, — ведь даже если оно будет истолковано благосклонно, то не всегда принесет пользу, а если это слово сочтут дерзким, оно ввергнет человека в пучины смерти». Царь Персии воскликнул: «Пока я молчу, я — хозяин своего слова, но стоит мне произнести его, как оно становится моим хозяином и владыкой». А царь Рума добавил: «Никогда не раскаивался я в том, что смолчал, но как часто жалел о том, что проговорился».
Смысл этой притчи в том, что молчание, по мнению царей, лучше многословия, от которого не следует ожидать какой-либо выгоды и пользы. Поистине, язык — виновник всех ошибок и заблуждений!
Но царь наш, да пошлет ему господь долгую жизнь, побудил меня к речам и дал мне волю, и прежде, чем изложить свою цель, я говорю, что дарю повелителю плоды своих трудов, дабы вся польза от них досталась ему, мне же наградой послужат лишь благие последствия моих назиданий, и это единственное, к чему я стремлюсь. Вся честь и слава по праву принадлежат царю, а я лишь исполняю свой долг.
Так вот о чем хочу я сказать:
«О царь, жилище, в котором ты пребываешь, — дворец твоих славных и могущественных предков, что основали это царство, заложив и укрепив его основы. Они покоряли страны, воздвигали крепости и замки, снаряжали сильные войска, и царство их было долговечно. Много было у них копий и мечей, боевых слонов и быстрых коней, и жили они долгие годы в радости и веселье. Но это не помешало им оставить по себе добрую память, заслужив благодарность потомков, и не препятствовало творить благодеяния знатным и быть милостивыми к простым людям. При всей своей силе и мощи и сладком опьянении властью они соблюдали величие царского сана и отличались добрым нравом.
Ты же, о царь, кому сопутствует счастье, чья звезда высоко взошла на небосклоне, унаследовал их владения и земли, их сокровища и построенные ими крепости и замки и пользуешься всеми правами на царство, имущество и войска, которые достались тебе по наследству от твоих достойных предков, но поступаешь не так, как тебе пристало и как тебе подобает. Ты притесняешь и обижаешь, превозносишься и кичишься, сошел со стези добродетели и добронравия и чинишь обиды своим подданным, так что твои злодейства стали нестерпимыми. Не лучше ли тебе следовать путем своих предков, что правили до тебя, и исполнять те добрые заветы, что они оставили на века? Брось притеснения, ибо из-за них на тебя падет позор, откажись от деяний, что навлекут на тебя бесчестье! Обрати благосклонный взор к своим подданным, твори для них добро, воспоминания о котором останутся и после твоей смерти, прославив твое имя на все времена, и добьешься ты мира и спокойствия в подвластных тебе землях. Лишь тот, кто ослеплен своим невежеством, руководствуется в делах необузданными желаниями и своенравными побуждениями души, но решительный и разумный муж правит царством, проявляя мягкость и снисходительность к малым мира сего. Обдумай же, о царь, сказанное мною, и пусть не будут тягостны для тебя мои речи. Говорил я с тобой, не надеясь на твою благодарность или награду, а побуждала меня лишь любовь к тебе и желание дать совет от всего сердца».
До крайности разгневали Дабшалима речи Байдабы, и, когда тот кончил свои наставления, царь, исполненный презрения к философу, которого счел неразумным и ничтожным, грубо ответил: «Ты дерзнул обратиться ко мне с такими словами, какие, как я полагал, ни один из моих знатных подданных не посмеет произнести в моем присутствии. Что же говорить о тебе, слабом и немощном, при твоем низком положении? Я лишь дивился твоей наглости, когда ты распустил язык, преступив все пределы, и решил сурово наказать тебя, дабы это было наилучшим назиданием и увещеванием для тех, кто в будущем покусится на честь царей, которые по неосмотрительности допустили их к себе».
Сказав это, царь Дабшалим повелел казнить мудреца, а потом распять его. Но когда Байдабу повели к месту казни, царь, поразмыслив, приказал повременить, а затем решил заточить мудреца, заковав в железные цепи. Он разослал стражников в поисках учеников Байдабы и всех, кто был к нему близок, но те, узнав об этом, бежали в разные страны и укрылись на островах дальнего моря.
Байдаба много дней провел в темнице, и царь не спрашивал о нем, словно позабыв о его существовании, и никто не осмеливался произнести в его присутствии имя узника.
Как-то ночью царь никак не мог уснуть и долго томился бессонницей. Он глядел на небо и размышлял о том, как вращаются небеса и движутся звезды. Мысли об этом так долго мучили его, что им овладело неотступное желание изучить науку о небесных светилах и постичь все ее тайны. Тогда он вспомнил об ученом и мудром Байдабе и впервые спросил себя, почему тот обратился к нему с подобными речами. Царь долго думал, вспоминая слова Байдабы, и понял, что философ был прав и не желал ему зла. И царь раскаялся в своем невежестве, грубости и жестокости и молвил: «Недостойно поступил я с этим философом! Надо было мне воздать ему добром за увещания и советы, а я обидел его и заточил в темницу! Вышло так потому, что я поддался гневу, а ведь мудрецы говорят: «Четыре свойства должны отличать царей: им не подобает быть гневливыми, ибо сие влечет за собой ненависть народа, скупыми, что непростительно при тех богатствах, коими они владеют, лживыми, ибо ложь отвратительна каждому, и резкими в словах, ибо грубость не способствует обретению истины». Ко мне явился достойный муж, не обманщик и не доносчик, не для того, чтобы кого-нибудь оболгать и оклеветать, а с добрым советом и искренним увещанием, но я обошелся с ним неподобающим образом и отплатил ему не тем, чего он заслуживал. Не злом следовало бы мне воздать ему, а выслушать его речи и поступать согласно его наказу».
И в тот же час царь Дабшалим послал за мудрецом, и когда тот предстал перед ним, сказал: «О Байдаба, как посмел ты обвинять меня в своеволии, безрассудстве и недостойном поведении в тех речах, что произнес в моем присутствии?» И Байдаба ответил Дабшалиму: «О милостивый царь, о надежда народа, я лишь стремился обратить тебя к поступкам, что будут способствовать процветанию подданных, твоему благу и продлению царской власти». Тогда Дабшалим промолвил: «О мудрец, повтори те слова, не упуская ни единого звука». И Байдаба повторил по велению царя свои назидания и увещания, и были его речи словно сверкающий жемчуг, а царь внимал ему, опустив голову и ударяя оземь своим царским скипетром.
Когда мудрец умолк, царь поднял на него взор и приказал ему сесть, а потом произнес: «О Байдаба, твои слова красноречивы и запали мне в душу. Я подумаю о том, что ты сказал, и буду поступать так, как ты велел».
И царь приказал снять с мудреца оковы, а потом, скинув с плеч кафтан, бросил его к ногам Байдабы, и тот с благодарностью принял царский подарок, сказав: «Для подобного тебе великого владыки достаточно выполнения лишь части того, что указано мною». И Дабшалим воскликнул: «Воистину так, достойнейший мудрец! Я назначаю тебя своим вазиром, и будет власть твоя простираться повсюду — от царского дворца до самых отдаленных окраин нашей державы!» Байдаба возразил: «О царь, избавь меня от этого дела, оно мне не по силам, я могу быть лишь твоим помощником, советником и другом». И царь, отменив свой приказ, отпустил Байдабу с миром, но когда тот удалился, Дабшалим понял, что совершил ошибку. Послав за мудрецом своих слуг, царь велел ему вернуться, и, когда Байдаба снова предстал перед ним, он промолвил: «Я поразмыслил о том, что предложил тебе, и вижу, что никто, кроме тебя, не достоин высокого сана вазира. Не прекословь же мне и исполни мою волю!» И Байдаба, не видя иного исхода, должен был покориться.