Выстрелы. Он никогда не просыпался от них. Настоящая перестрелка. Значит, не удался маневр Блеску, жаль.
— Перерезали дорогу, — сказал кто-то хмуро. Это Рысь, заместитель Блеска, редкий увалень. Глаза ребенка, беспомощные и грустные. Но Бартек знает, чего он стоит, хотя и не видал его в деле. Это самый матерый «факельщик», он убивает и поджигает, не дрогнув.
— Где Блеск?
— Там.
Рысь идет первым, перестрелка то стихает, то разгорается снова, кажется далекой, но только кажется. Бартек хорошо знает это.
Квадраты полей, посреди них белая песчаная дорога ведет к следующему лесному массиву, до которого километров пять; Блеск опоздал на полтора часа, это ему может дорого обойтись, оказаться его последней ставкой. В поднявшихся хлебах, под прикрытием кустов, растущих на меже, а может быть, вдоль канав по каким-то невидимым дорогам осуществляется движение противника. Противник? Блеск спокоен, он вдоль опушки рассредоточивает отделение, видимо, намеревается отступить, правильно делает, здесь бой принимать нельзя, Блеск вполголоса отчитывает Рыся, у которого сейчас довольно комичный вид, стрельба беспорядочна, словно палкой по частоколу, и вдруг Блеск падает навзничь, пытается опереться на локоть, но это лишь предсмертная судорога, шальная пуля попала прямо в шею, словно стрелял лучший снайпер. «Вот тебе и королевство», — невольно думается Бартеку, он смотрит на Рыся, тот чешет в затылке, раскидывает умом, и Бартек едва удерживается от того, чтобы не расхохотаться.
Безмозглый Рысь не Блеск, а у того в открытых глазах действительно теперь что-то мерцает; тупица Рысь не сумеет вывести людей, это уже только вопрос времени. Облава удалась. «Облава» — гнусное слово. Они придут. Соберут уцелевших. Станут ли спрашивать, кто «президент», а кто «резидент». Нет, не станут спрашивать и будут правы.
Нет, не станут и будут правы.
Бартек Новак оказался у Блеска.
Нельзя спрятаться на дереве, сейчас уже нигде не спрячешься.
— Болван! — кричит Бартек Рысю, а сопляк ординарец благоговейно смотрит на Бартека испуганными глазами. — Болван! Прикрывай пулеметным огнем так, чтобы те подумали, будто у нас пулеметов вдвое больше, надо заставить их залечь в этой пшеничке. Ясно?
— Так точно, — бормочет Рысь и бежит влево, размахивает кулаком над головой пулеметчика. Пулемет смолкает, вот и весь результат, больше ничего не происходит.
Бартек медленно подходит.
— Убирайся, болван!
— Так точно, — бормочет Рысь.
А Бартек пулеметчику:
— Пол-ленты и бегом сто пятьдесят шагов вон туда, потом назад.
Парень понял, второй тоже. Через несколько минут вместо двух пулеметов покойного Блеска стреляли короткими очередями четыре, может, пять, так могло показаться противоположной стороне. Это немного подействовало. Но первого пулеметчика ранило в руку, и сразу замолчало полфронта. Тогда через дорогу по одному стали перебегать «те» и группироваться на небольшом, засеянном люпином поле почти на виду, но в выгодном положении для решающего броска.
Бартек лег за пулемет, минута раздумья, и по полю ударили короткие, не дающие поднять голову очереди. «Те» припали к земле. Еще одна стремительная перебежка, и огонь по полю с нового рубежа. Глаза заливает пот, сердце разбухает в груди. Водки. Нет водки. Есть только мучительная тишина над полем и клокотанье сердца в груди, в висках, есть предвечернее небо, слегка приплюснутое, подпираемое стонущим лесом, неподалеку открытые глаза Блеска, глаза без ненависти — со смертью кончается даже самая яростная ненависть, никакая любовь, никакое чувство и никакое дело не могут пересилить смерть. Нашел о чем думать именно сейчас, здесь. Да, в такой тишине надо о чем-то думать.
— Облава, — Бартек удивляется собственному презрению, — рано сматываетесь, ребятки, слишком рано, скверно вас учили.
— Что вы сказали, комендант? — Это Рысь.
— Я тебе не комендант, дерьмо. Водки!
Рысь послушно отдает фляжку, в водке нет остроты, она безлика, как эта тишина над полем. Бартек опорожняет фляжку до дна, отдает Рысю, вытирает обеими руками лицо, потом направляется к лесу.
Чахлый подлесок путается в ногах, ежевика цепляется за бриджи.
— Комендант, куда? Комендант! Стой! Стрелять буду!
Но Бартек хорошо знал, что Рысь не выстрелит на свой страх и риск, по своей инициативе не выстрелит. И поэтому углубился в чащу леса, запах которого к вечеру становился все более терпким и бодрящим. Шел и все отчетливее припоминал домик с маскаронами.