11
— Не плачь, мама, не надо плакать надо мной, я не завшивел, не голоден, я ни в чем не нуждаюсь, ни в чем. А эта борода, борода совсем другое дело. — Бартек теребит рыжую щетину, ему Кароля не обмануть, он все-таки растроган, что-то дало трещину в его броне, броне циника. — Это не борода нищего, она в честь одного несчастного чудака, который не поверил в мою смерть…
— Не то, что мы, — сказал Кароль с иронией.
— Не то. А сейчас, мама, не надо оплакивать меня живого, ты уже наплакалась над умершим. Погибшим. А живому ничего не надо.
— Верно, — мать пробует выпрямиться, не знает, куда девать прозрачные жилистые руки, — наплакалась. А ты действительно выглядишь прилично, совсем не такой тощий, как Кароль…
— Мне неплохо жилось. Вдова Блеска хороша во всех отношениях. «Президент» ни в чем ей не отказывал, «факельщики», защитники свободы, не были уж такими бескорыстными, такими идейными, не пренебрегали добычей. У вдовы поднакопилось добра, и мне хватило, видите, не за милостыней пришел.
— Ты это мне говоришь, — произнесла Магда спокойно, почти равнодушно.
— Что?
— Об этой вдове.
— Ошибаешься. Я здесь не различаю адресатов. Твой муж, Магда, твой муж отправит меня сейчас куда следует, там я и буду говорить, точно адресуясь, подробно расписывая кому что.
— Нет, нет. — Мать тщетно сдерживает слезы.
— Но твоему мужу, Магда, я должен кое-что объяснить. Стрелял, конечно, я в жизни много, в последний раз стрелял в своих. Не дал себя убить, мне не хотелось, чтобы меня убили, повесили, не хотелось, и мне оставался только этот единственный выход. Ты понимаешь, единственный выход.
Чеслав, бледный и непохожий на себя, поправляет на шее повязку, делает шаг вперед.
— Это не меняет сути дела.
— Ты прав, — говорит Бартек, — ты прав. — И за эту его уверенность, за эту странную покорность Кароль готов его ненавидеть.
— Пойдешь под суд. — Это Чеслав, который побледнел еще больше.
— Только через мой труп! — Петер становится между ними. — Только через мой труп. — И машет пустым рукавом перед бледным лицом Чеслава.
— Спокойно, Петер, — говорит Кароль повелительно.
— Не успокоюсь. Я… Я…
— Защищайте его, — взрывается Чеслав, — защищайте заместителя Блеска. Одному он друг закадычный, другому брат, потом сын, возлюбленный…
— Заткнись, щенок! — орет Петер и топает ногами.
— А ты, Петер, видал того врача, который не доехал до дому, — говорит Чеслав, — ты видел наших, зарубленных людьми Блеска, ты видел…
— Мальчишка! Щенок! Что ты видел? Два раза пук-пук. Подумаешь, какое дело, и уже герой, судья, черт побери. Мы с капитаном…
— Зачем ссориться? — говорит Магда спокойно, почти равнодушно.
— Кто по ту сторону с оружием в руках, а не с кропилом и псалтырем, кто там, тот наш враг, смертельный враг, будь он хоть мой брат, а в прошлом герой.
— Это даже логично, — говорит Ксаверия и смотрит на Бартека ледяным взглядом.
Кароль хорошо знает этот взгляд, она обижена на Бартека, до глубины души обижена за то, что он разрушил ее легенду о нем, ее благоговейное почитание, что он все-таки не погиб, как ее жених, уланский поручик.
— Пани Ксаверия, — говорит Кароль, — я прошу вас, уведите маму. Мама, мы должны здесь сами разобраться, это мужское дело. Магда, пожалуйста, прошу тебя, очень прошу.
Магда молча берет мать за руку.
— Пани Ксаверия, — говорит Кароль, — я прошу вас, не выходите из дому ни под каким видом, я сообщу в школу, сам сообщу.
— Бартек, — шепчет мать, голос ее срывается, — Бартек, Бартек, Бартек…
Бартек выпустил из рук свою рыжую бороду, пошел за матерью, обнял ее, казалось, она согнется, сломается под тяжестью этой дважды простреленной руки, такая она была хрупкая и маленькая, поцеловал ее в макушку, в тонкий покров редких, пепельно-седых волос.
— Прости меня, мама!
Кароль смотрел на эту сцену без раздражения, он уже был к ней подготовлен. Он был готов ко многим неожиданностям.
— Слушай, — сказал он Чеславу, — ты, Бартек, можешь не слушать, это к тебе не относится. Значит, Магда думает, что я отдам его под суд, он тоже так думает. Мать думает, что я буду его прятать и ты так думаешь. Петер ничего не думает, он знает одно — только через его труп. Магда полагает, что я поступлю так, как она думает, что я устраню соперника, этот живой упрек, что я буду защищать собственное гнездышко, как поступает любой самец, в том числе и человек, не перебивай меня, вы потом будете говорить; итак, она думает, что я буду защищать свои законные права, законные и моральные права на это гнездышко, словом, буду отстаивать свое личное счастье, которого, впрочем, не отнимал ни у кого вероломно, следовательно, тем яростней его буду защищать этим самым простым, но наиболее надежным оружием. Гнездышко плюс карьера — есть за что бороться любыми способами, так она думает, Магда, и уже заранее осудила меня за это, причем, если бы я сделал наоборот, она бы также меня осудила из тех же самых побуждений, по тем же самым мотивам, только вывернутым наизнанку. И это, впрочем, понятно. Она его любит, не перебивай, Бартек, она его любит, а поскольку он в положении, из которого нет и не может быть благополучного выхода, она не приемлет никакого шага, касающегося Бартека, никакого решения.