— Что случилось, опоздали на автобус?
— А ну, отстань! — в ярости гаркнул Матеуш.
— Тише, пожалуйста. Тут вам не казенный лес. Тут казенная тюрьма.
IV
Пахло лизолом и медикаментами, и эта смесь запахов была тошнотворной, невыносимой — просто удивительно, как удается вони проникнуть сквозь опухший, весь заложенный кровью нос. Репродуктор у двери скрипел и трещал, некому было его выключить или наладить. Среди трех соседей Бориса по палате был только один ходячий, но у него, в свою очередь, обе руки были запрятаны внутрь какой-то сюрреалистической конструкции, замаскированной грязным бинтом. Он шел, неся это сооружение впереди себя, как лунатик. «Этот даже нужду справить не может без посторонней помощи», — подумал Борис, глядя на него, и, словно желая удостовериться в своем превосходстве, пошевелил левой рукой, подправив одеяло, а потом осторожненько — уже в который раз — ощупал свое правое плечо, неестественно мягкое и громадное. Лежа неподвижно на спине, он совсем не ощущал боли и моментами забывал даже, что находится в больнице, ему начинало казаться, что он просто поздно проснулся после пьянки, но вот сейчас встанет, примет душ и пойдет в мастерскую, дорогой выпив для бодрости кружку пива в ларьке; или, может, вместо мастерской пойдет в гараж, захватит ружьишко и вырвется на лоно природы, то есть в лес, плотным кольцом замыкающий цепь небольших озер, где с утра до вечера прогуливаются цапли и нырки, а в маленьких заводях среди камышей играют черные вертлявые лысухи и писклявые поганки. Но малейшее движение любой из правых конечностей мгновенно возвращало его к реальности, боль была настолько сильной и резкой, что у Бориса поневоле вырывался стон, и тогда больной на соседней койке поворачивал к нему старческое, невообразимо худое лицо, с такими впалыми глазами, что казалось, они расположены ближе к затылку, чем ко лбу. Борису был невыносим этот взгляд, выражающий какое-то бешеное злорадство, он прикрывал глаза и прикидывался спящим. До него доносилось жужжание мух, ползающих по оконному стеклу, прерывистое дыхание мужчины с усталым крестьянским лицом. Этот больной лежал на спине, а нога его была подвешена на сооружении, слегка напоминающем виселицу.
Борис никогда до этого не лежал в больнице, в отличие от Матеуша, тому несколько лет назад удалили аппендикс, и он рассказывал о жутком, животном страхе, охватившем его перед наркозом: «Я ведь знал, что это пустяковая, почти косметическая операция, но ужасно боялся, что засну под наркозом и больше не проснусь».
Борис помнил этот рассказ Матеуша и, очутившись в машине Скорой помощи, думал только об одном: как бы его не стали оперировать под наркозом. Он боялся страха перед наркозом, который, говорят, испытывают все, за исключением полных кретинов, — это какой-то атавизм.
Парень с неподвижными руками привел няню, и та наладила репродуктор. Как раз недавно началась трансляция футбольного матча. Играла «Полония», за которую Борис давно уже страстно болел и которой в этом году угрожало исключение из класса «А». Радиопередача была подлинным даром судьбы, дело было даже не в исходе матча, а в возможности отвлечься, позабыть на полтора часа о больничной вони и тоске. Из репродуктора грянули знакомые окрики, шум, свисток судьи и: «Да, да, граждане, жаль, что вы не могли этого видеть, итак на . . .ой минуте первого тайма счет стал один — ноль в пользу «Полонии»! Борис уже открыл рот, чтобы крикнуть: «Я же говорил!» — но в этот момент скрипнула дверь и на пороге появилась Здися с девочками. Она поискала мужа глазами, увидела и быстро подошла к нему, задев ногой стул у постели больного старика.
— Простите. Борис, ну что? У тебя такой радостный вид.
— Один — ноль в пользу «Полонии».
— Ты все шутишь? Еще не протрезвился?
— Ну что ты!
Эва с Магдой, испуганные, со слезами на глазах, смотрели на его лицо, имевшее, должно быть, довольно плачевный вид. Борису стало жаль девочек и неловко, что они видят его таким.
— Ну, не надо плакать. Ведь я жив.
— Что с тобой, Борис? Только это? — Здися показала глазами на его лицо.
— Правая рука и нога.
— Перелом?
— Не знаю. Не могу пошевелить. А плечо вздулось, как пузырь.
— Тебе сделали что-нибудь?
— Рентгеновский снимок. И укол. Наверное, противостолбнячный. Даже не спросили, сделана ли у меня прививка против столбняка.
— Тебе наложат гипс? Да и лоб они могли бы привести в порядок.
— Не знаю. Они тут с человеком обращаются, как с вещью. Лопочут так, чтобы ничего не было понятно. Но я уловил что-то насчет операции.